7 июня 1994

Многоуважаемый Георгий Николаевич!

Сегодня, после огорчительной задержки, пришел ко мне пятый номер «Знамени» с окончанием Вашего романа. А послезавтра в Германию есть оказия, поэтому пишу сразу по первопрочтении. Уже первая часть меня ошеломила. То есть я никогда не сомневался в том, что книга получится, но такого все же не предполагал. Было ощущение чуда. Настоящего и неповторимого. Как в детстве-отрочестве, когда читаешь впервые «Капитанскую дочку», или «Три мушкетера», или «Хаджи-Мурата», или «Принца и нищего». Поразительная убедительность. Разом чувствуешь: все так и было и – это не менее важно – только так про это можно рассказывать. Есть банальное речение про наилучшие слова в наилучшем порядке. Обычно их поминают в разговоре о стихах. У меня они вызывали профессиональную иронию. Видимо, и дальше вызывать будут. Но, читая, я был буквально обречен на такое восприятие: лучшие слова в лучшем порядке.

Вы и без меня знаете, как неожиданно взрываются у Вас финальные эпизоды, как все переворачивается, оставаясь на местах. Но все-таки не могу обойти чисто сюжетной энергии, того потрясения, которое испытываешь, добираясь до Поклонной горы и разворота на 180 градусов. Оценишь тут переименованное издательство «Правда»[552], прометелившее номер почти месяц. Теперь (исключая случаи раритетные) уже никто не будет читать «Генерала и его армию» так, как читали его подписчики. Лакуна между частями, тяжесть ожидания, невероятные предположения, оплакивания Кобрисова. Читая подряд, не успеешь притормозить, соскучиться, накрутить своего. Это удовольствие пополам с мучением только для нас. Кстати, сразу после выхода 4-го номера я попросил у Чупринина верстку: НЕ НАШЛОСЬ. Все разобрали, так что, скорее всего, рецензии не задержатся. Я тоже намерен писать – должность такая[553]. Постараюсь что-нибудь понять и как-то объяснить. Хотя страшно. Рецензию пришлю, если обнаружу оказию, а пока просто восхищаюсь и поздравляю Вас, как могу, изо всех сил.

Я совсем неплохо (даже хорошо) отношусь к сегодняшней российской прозе (от поэзии и критики скучно), но все равно то, что Вы написали, вызывает какие-то особенные чувства. Случилось что-то большое и прекрасное. Кстати, показательный пример. Один из моих ближайших друзей, очень хороший историк литературы и просто замечательный человек, постоянно измывается надо мной – за мою приверженность к новейшей словесности, что, по его мнению, мертва безнадежно. Измываться-то измывается, но (в отличие от других-многих) журналы читает. После первой части «Генерала и его армии» он сбавил тон и честно признал: да, прекрасно. Правда, тут же оговорился: общий взгляд остается неизменным, словесности нет, а есть Владимов (как прежде не отрицал он величия Солженицына). А я думаю, что если «Генерал и его армия» появились, то все будет хорошо. Что-то значит эта книга не только для ее автора и читателей, но и для общего контекста, все-таки она (кроме прочего) и свидетельство неистребимости русской литературы.