Похороны Патрика должны были состояться через две недели. Георгию Николаевичу пора было возвращаться в Нидернхаузен: оплатить счета и прочитать корреспонденцию. Записать интервью нам не удалось ввиду всех обстоятельств, и мы договорились, что он приедет опять.

* * *

Он прилетел через несколько месяцев во время «недели чтения», когда студенты должны работать самостоятельно и у меня нет занятий. Арнольд притащил из университета большой хороший магнитофон, и на следующее утро мы приступили к работе. Я беспокоилась, но оказалось, что Георгий Николаевич очень хорошо чувствовал себя перед микрофоном. Он охотно отвечал на мои вопросы, и было видно, что воспоминать ему приятно и интересно. Время от времени мы делали перерывы, пили чай, ходили на длинные прогулки, и, вернувшись или поздним вечером, я старалась поточнее записать то, что он мне по дороге рассказал.

У нас часто собирались друзья, и я помню вечер, когда вокруг стола сидели Игорь Голомшток с Флорой и писатель Зиновий Зиник со своей милой и чрезвычайно толковой женой Ниной. Голомшток и Зиник вместе работали на BBC и прекрасно относились друг к другу. Поговорили о современной литературе, об издательствах, тиражах и планах каждого. В компании Георгий Николаевич был склонен скорее слушать, чем говорить. Зиновий с его острейшим и прелестным чувством юмора очень любил, по крайней мере, в нашем доме, играть роль «agent provocateur». Окинув взглядом поле битвы, он моментально оценил пристрастия присутствующих и заговорил о Льве Николаевиче Толстом. Мы сразу поняли, почему. Игорь Наумович Голомшток – человек редкостного очарования и глубочайшего ума, с настоящими прорывами в гениальность, был в то же время, как говорят англичане, «opinionated» – обладателем неожиданных, сильных и иногда абсурдных «мнений». Например, он терпеть не мог Льва Николаевича Толстого. Его невероятно раздражало «морализаторство» классика, и к тому же он придерживался твердого убеждения, что Толстой – «плохо писал». Маленькую скидку получала только «Анна Каренина», за которой Игорь признавал некоторые литературные достоинства, но в целом – «плохой писатель». Эффект был полным. Георгий Николаевич потерял дар речи, глаза его сделались больше очков, которые он иногда надевал для чтения, и он только переспросил: «Толстой?!» «Толстой, Толстой!» – упрямо подтвердил Игорь. Зиновий наслаждался, но долго почивать на лаврах не собирался. «А кто, по-вашему, самый лучший писатель?» – спросил он Игоря. «Диккенс!» – не раздумывая, ответил англофил Голомшток. С этим трудно было поспорить. «Ну хорошо, – продолжал Зиновий, – а из русских?» – «Достоевский». И тут Зиновий нашел ход, поставив вопрос так: «А как вы думаете, кто лучше писатель, Достоевский или Агата Кристи?» Тут мы все подскочили. «Зиник, – произнес Игорь в изумлении, – ну что вы несете?» – «Почему, – невозмутимо пояснил Зиновий, – решает читатель. Кого больше читают, Достоевского или Агату Кристи? Агату Кристи читают несравнимо больше, значит, она – лучше писатель!» Шум поднялся невообразимый. Все, включая Георгия Николаевича и даже Арнольда, наперебой убеждали сохраняющего серьезный вид, но иногда все-таки хмыкающего Зиновия, что он не прав… Под конец он дал себя «убедить». Все это было очень смешно, весело, и водки было выпито куда больше обычного…