(первый этап ленинградской поэзии)

Санкт-Петербург

197.[650]

<От составителя>

Литература – это не только тексты. Это еще и жизнь. И вот «земную жизнь прожив до половины», я столкнулся уже не со стихами – с авторами. Мне было легко делать первую книгу «14»[651]. Это были или мои друзья, или ученики, или просто ровесники. А сейчас я приступаю к книге моих учителей или, скажем, старших собратьев по перьям. Для этих уже мое слово – не закон. Все они старше меня – на год, на два, а то и на десять лет. А это меняет многое. И их, и мое отношение. Одни из них уже давно не пишут (я не говорю о мертвых, с мертвыми проще и легче), другие как бы инкапсулировались (мне очень нравится это слово, и я его часто употребляю) в себе, третьи, не дойдя до вершины, сошли с круга. Мне очень не хватает моего первого друга – поэта Лёнечки Палея[652], с которым мы вместе начинали, и ему, вероятно, я и посвящу эту книгу. Что с ним сталось? А ведь его судьба типична для поэтов нашего времени. Здесь представлены как бы варианты судеб поэтов. Но от нее не уйти.

Алик Мандельштам – покойный поэт, которого я никогда не знал. Его стихи приносила на биофак в 60-м году его сестра[653]. Он уже кончил писать, а я, в 59-м, еще начинал. И до 70-го года я не встречал его стихов. Помнил только прочитанное.

Володя Уфлянд. Человек-легенда. Уфлянд, Еремин и Виноградов. С ним мне повезло. С ним мы вместе работали[654]. Но он уже не писал стихов.

Еремин Михаил. Знаю, что он переломал ноги, что в 57-х годах <sic!> был мэтром. Соснору считал за мальчика, и в тот «круг» я, по молодости, попасть не мог. Говорят, он пишет и сейчас. Ездит по Средней Азии и переводит, вроде бы с киргизского. Книжечку его «14 стихотворений» достал в 1962 г. Григорий Ковалев. А напечатал Боря Тайгин.

Глеб Горбовский, Глебушка. Пил так, что мне страшно было. Добр. Имеет звериный нюх на стихи. Сейчас бросил пить, но мэтром не стал. Самый человечный поэт. Знаю его и люблю. Глеб пишет как дышится. А Боря Тайгин собрал его до последней строчки.

Виктор Соснора, «Сова». Любил его стихи с 1962 г. Всё тот же Гриша Ковалев носился по городу с его рукописями. И стоило. Из Сосноры вышел самый трагичный в своем сюрреалистическом одиночестве поэт. Я познакомился с ним уже в 1967 г., делая книгу «5 поэтов»[655]. С тех пор хоть разговаривает. Так и дружим.

Евгений Рейн. Один раз видел. Что-то огромное. И всегда его имя связывалось с Иосифом Бродским. Бродский – это его ученик, его сын. Сын перерос отца.

Анатолия Наймана только читал и пару раз видел. Круг Бродского – чуждый мне круг.