Категорически не приемля исследовательского (как бы «следовательского») начала в отношении к поэту в частности и к поэзии вообще, Кузьминский всё же намечает генезис рассматриваемого автора. Так, устанавливая генеалогию поэтики зрелого Аронзона, он называет Пушкина, Хлебникова и Заболоцкого[644], а также Красовицкого [АГЛ 1: 59]. В отступлении, помещенном в середине подборки поэта в АГЛ и названном «Между Бродским и Эрлем», Кузьминский говорит:

Аронзон <…> полностью порвав с «ахматовской школой», перешел к Хлебникову и Заболоцкому. // только здесь проявился настоящий Аронзон. «Акмеистская» закваска ему не помешала, как, скажем, и В. Нарбуту. Кто там на кого влиял – уже не спросишь (особенно у Иосифа). Но с 1965 г. Аронзон связан уже – с «неообериутской» школой в лице Эрля, Миронова, Альтшулера, Галецкого и иже. [АГЛ 4А: 98, курсив мой. – П. К.]

Аронзон <…> полностью порвав с «ахматовской школой», перешел к Хлебникову и Заболоцкому. // только здесь проявился настоящий Аронзон. «Акмеистская» закваска ему не помешала, как, скажем, и В. Нарбуту. Кто там на кого влиял – уже не спросишь (особенно у Иосифа). Но с 1965 г. Аронзон связан уже – с «неообериутской» школой в лице Эрля, Миронова, Альтшулера, Галецкого и иже.

«Перешел» – от чего-то к чему-то, фиксирует публикатор, даже не столько путая процесс с результативным мигом, сколько пренебрегая становлением. Вопрос «как перешел?» Кузьминский и не ставит. Теперь можно говорить, что принцип Вл. Эрля, воплощенный в издании собрания произведений Аронзона, являет собой установку на становление той новой поэтики, которую заметили многие, но не многие смогли описать.

Такое «описание поэтики», которое мыслится Кузьминским как определение границ – «ахматовская школа», «неообэриутская школа», «филологическая школа» и т. д., – с точки зрения составителя АГЛ, еще приемлемо: не привнося ничего неожиданного, оно не несет утрату новизны, свежести. Но как только речь заходит о медленности постижения, Кузьминский настораживается – не привнесено ли в восприятие поэзии рациональное начало, которое может не только обесценить подвижничество поэтов, но и понизить энергию, исходящую от стихов, так необходимую для движения дальше, для «новых путей слова». Ведь сам публикатор не упускает из виду, что он тоже принадлежит к содружеству «непризнанных гениев», что создаваемый совместно текст находится в постоянном становлении (in progress).

По мысли Кузьминского – правда, прямо нигде не высказываемой, – поэты за рождение красоты платят по самой высокой цене. И не высказано это прямо во многом потому, что Кузьминский в основном избегает пафоса, предпочитая снижать градус трагического особым стилем, подчеркивающим авторскую ангажированность. И вместе с тем автор создает образ себя, причастного к этой разношерстной, не всегда пристойной действительности, из которой трудно, с усилием произрастает поэзия.