— Ну, вот и все, — с облегчением произнес Хмелев, кажется, ему поднадоело повторять почти слово в слово одно и то же.

— Маша, а ты слышала, что говорил товарищ? — спросил слепой свою супругу, которая лежала тут же в комнате за ширмой, совершенно не давая о себе знать. — Маша!

Она, конечно, все слышала, но ответить не ответила, так она, вероятно, была слаба.

— Ну что же ты молчишь, Маша? Ведь меня призывают в армию, вот радость-то какая...

Только теперь из-за ширмы послышался тихий голос Марии Никитичны:

— Конечно, соглашайся, милый. А обо мне не тревожься, бог даст, в стационаре окрепну. И за тебя душа у меня спокойна будет. В такое время никто не должен в стороне стоять.

— Так ведь слепой я, Маша!

Хмелев поспешил успокоить его:

— Так я же говорил, что мы призываем группу слепорожденных для несения особой, весьма важной для обороны города службы. За зрячими, как вы понимаете, ходить по домам никто бы не стал, их вызывают из райвоенкомата повесткой. А теперь давайте, я помогу вам сколотить санки. — И взяв со стола молоток и гвозди, принялся приколачивать к поперечной доске кусок фанеры, отодранной от ящика из-под спичек.

Когда все было сделано, Худяков опустился на пол, провел ладонями по фанере, проверив, так ли, как нужно, она приколочена.

— Лады, лучше и не придумаешь!

Марья Никитична лежала в зимней одежде, которую, видимо, давно не снимала, и Хмелев помог ей подняться с кровати.

Худяков надел пальто, шапку, взял в углу палку, а с пола самодельные санки и довольно уверенно, не держась даже за перила, стал спускаться по лестнице. Хмелев, поддерживая за талию Марию Никитичну, легкую, почти что невесомую — кожа да кости, — медленно пошел следом. Но Мария Никитична через каждые пять-десять ступенек останавливалась, с трудом переводила дыхание, и Хмелев, ничего не говоря, взял ее на руки.

— Спасибо вам, — сказала она и, чтобы ему легче было нести ее, обвила его шею руками.

— Вам куда? — спросил Хмелев на улице, усаживая Марию Никитичну в санки.

— В больницу Эрисмана, — сказал Худяков.

— К сожалению, мне не по пути.

— Да что вы, товарищ капитан, теперь я уж и сам справлюсь.

Худяков впрягся в санки и, прощупывая впереди себя железной палкой слежавшийся на улице снег, повез свою Машу в стационар, где, он надеялся, ей сохранят жизнь...