Как мотивировал Ходасевич свое желание уехать из страны? Сохранился план-конспект его предстоящего разговора с Анатолием Луначарским:

VI 1) Я не хочу писать белых статей. III 2) Я хочу занять независимое положение в зарубежной прессе. 3) Я хочу печатать стихи и статьи на темы ист. – литер. и культуры. V 4) Я хочу лечиться. 5) Я хочу бороться с духом буржуйства, т. е. с идейным обывательством, мещанством, оппортунизмом. IV 6) Я хочу осв<ежить> впечатл<ения> с чисто эстет<ической> стороны. (Давно бы съездил.) III 7) Я хочу и должен видеть совр<еменную> Европу[515].

VI 1) Я не хочу писать белых статей.

III 2) Я хочу занять независимое положение в зарубежной прессе.

3) Я хочу печатать стихи и статьи на темы ист. – литер. и культуры.

V 4) Я хочу лечиться.

5) Я хочу бороться с духом буржуйства, т. е. с идейным обывательством, мещанством, оппортунизмом.

IV 6) Я хочу осв<ежить> впечатл<ения> с чисто эстет<ической> стороны. (Давно бы съездил.)

III 7) Я хочу и должен видеть совр<еменную> Европу[515].

Судя по разнобою в цифрах, Владислав Фелицианович не был уверен в последовательности этих тезисов. Но едва ли они были для Луначарского так уж важны. Удивительно не то, что выпустили Ходасевича, а то, что выпустили Берберову – в качестве секретаря при поэте и “для пополнения образования”. Не исключено, что сыграла роль банальная “мужская солидарность”. Жизненная ситуация Ходасевича, в отличие от его миросозерцания и поэтики, была вполне понятна сановным бонвиванам вроде милейшего Анатолия Васильевича, и понятность эта была залогом его благонадежности.

На самом деле, конечно, не только эти обстоятельства, не только желание разрубить мучительный личный узел заставило Ходасевича и его юную спутницу покинуть Россию. Берберова вспоминала: “В апреле, все в том же Михайловском сквере, на скамейке, Ходасевич сказал мне, что перед ним две задачи: быть вместе и уцелеть”[516]. Но что означало это “уцелеть” в 1922 году, когда масштаб “грядущих казней” никто и вообразить себе не мог? Сама Берберова не могла однозначно ответить на этот вопрос. Может быть, речь шла все о той же “дорожке, где гибнут”, о надежде творчески состояться и все-таки избежать этой дорожки. Отъезд из России, который тогда казался временным, был лишь очередным ходом в этой игре с судьбой.

За полтора месяца, проведенных в Москве, Ходасевич не написал ни строки. Он еще раз выступил в Союзе поэтов, общался со старыми приятелями Зайцевым, Муратовым, Мандельштамом, который познакомил его со своей молодой женой. В отличие от прошлых месяцев, он находился в отличном расположении духа. Тем временем Анна Ивановна продолжала ожидать мужа в Петрограде: