Революция духа – термин из символистского словаря, а вот ненависть к мужичку-землеробу Ходасевич в полной мере разделял с Горьким. Мещанство они тоже оба осуждали на словах, но явно вкладывали в эти слова разный смысл. В сущности, Горький был мещанином (в том значении, в котором это слово могло употребляться Ходасевичем) уж точно не в меньшей степени, чем Троцкий.

Однако ни Горький, ни Ходасевич не предвидели степени предстоящего ужесточения режима. Собственно, дружба их в эти годы была предопределена общим проектом, который как раз и был задуман совершенно без учета этой перспективы. Именно этот проект обсуждали в Герингсдорфе Горький с Виктором Шкловским за день до получения первого письма Ходасевича из Берлина. Двадцатидевятилетний Шкловский, за плечами которого была уже достаточно богатая биография (участие в событиях Гражданской войны – знаменитый сахарин в бронемашинах гетмана Скоропадского; членство в партии эсеров; бегство из Петрограда от чекистов по льду Финского залива), находился в поре своего короткого расцвета, за которым последовал более чем полувековой респектабельный упадок. Один из создателей формального метода в литературоведении, он выделялся среди своих товарищей природным талантом, темпераментом и особого рода “неакадемичностью”. В сущности, он был довольно поверхностно образованным человеком, не знал языков – зато физически чувствовал, что такое литература. Даже позднее, в годы вражды с формалистами, Ходасевич никогда не отрицал талант и ум Шкловского, а в 1922–1923 годах он, несомненно, получал удовольствие от бесед с Виктором Борисовичем. Ходасевич утверждал позднее, что идея журнала “Беседа” принадлежала именно Шкловскому, но если так, то предложения его упали на подготовленную почву: Горький думал о собственном журнале с момента отъезда из России, и еще весной 1922-го приглашал к сотрудничеству в этом гипотетическом издании Герберта Уэллса. В любом случае, практического участия в издании “Беседы” Шкловский почти не принимал: как раз в июле 1923 года, когда вышел первый номер журнала, он был прощен и вернулся в СССР, успев, впрочем, напечатать в “Беседе” несколько глав из “Zoo”.

По замыслу Шкловского и Горького, к которым присоединился Ходасевич и – на какое-то время – Андрей Белый (компания фантастическая по несочетаемости, если подумать), “Беседа” должна была объединять писателей, не разделяющих коммунистическую идеологию, сохраняющих независимость, но признающих советское государство и готовых с ним сотрудничать. На этом поле у “Беседы” был важный конкурент – берлинская газета “Накануне” вместе с литературными приложениями, орган сменовеховского движения. Один из ведущих участников “Накануне” Алексей Толстой активно обхаживал Ходасевича и Берберову в первые берлинские дни, но Горький попросил Владислава Фелициановича: “До свидания со мной – подождите принимать предложение «Накануне»”. Собственно, весной 1922 года Горький собирался затевать журнал именно в компании с Толстым, но за несколько месяцев их пути разошлись. Сторонники “смены вех” были в первую очередь патриотами-государственниками, готовыми принять большевистскую власть, поскольку она обеспечила единство и независимость России, и в надежде, что в условиях НЭПа советские руководители постепенно откажутся от своей вздорной марксистской идеологии. Андрей Белый в программной статье, напечатанной в первом номере журнала, противопоставляет себя и своих единомышленников и белоэмигрантам, для которых “нет России вне Праги, Берлина, Парижа, Белграда, Софии”, и сменовеховцам, для которых “культура России – культура правительства, сотворяющего из первозданного хаоса свою систему ценностей”. Но в чем именно была позитивная программа “Беседы”? Едва ли у основных авторов журнала были какие-то общие социальные или философские идеи. Слишком различны были эти люди.