Более чем естественно для позитивиста и “просветителя” Горького было введение в состав “ближайших сотрудников” журнала (то есть фактически членов редколлегии) академических ученых – антрополога Бруно Адлера, филолога-германиста Федора Брауна и публикация большого количества статей на самые разные культурологические темы, в частности обзоров современной английской, немецкой или американской литературы. Еще естественней – приглашение к сотрудничеству европейских “живых классиков”, писателей-реалистов с именами: Ромена Роллана, Джона Голсуорси, Луиджи Пиранделло, Стефана Цвейга, только что получившего известность франкоязычного румына Панаита Истрати. Будучи несомненным членом этого клуба, Горький относился к творчеству и к репутации каждого из своих собратьев по перу с необыкновенной серьезностью. Они тоже его уважали: многие материалы были предоставлены “Беседе” до публикации на языке оригинала и публиковались с эффектной пометкой – “переводится с рукописи”. Однако мир, в котором жили Белый, Ходасевич или Шкловский, был совсем иным. Уже в самом начале издания журнала произошел характерный инцидент: в первом его номере была напечатана скептическая статья Ганса Лейзеганга об антропософии, вызвавшая – само собой – резкую отповедь Андрея Белого в следующем номере.

Если научный отдел Горький поручил Брауну, а иностранных авторов приглашал сам, то за текущую русскую литературу, особенно в первое время, отвечал в основном Ходасевич. Можно сказать, что его старая, еще с 1910-х годов мечта о собственном журнале сбылась. Список авторов “Беседы” весьма характерен: с одной стороны – Муратов, Парнок, Лидин, Киссин (посмертная публикация) – люди, лично и литературно близкие Владиславу Фелициановичу; с другой – Берберова, ее сверстники и друзья, Лев Лунц, Николай Чуковский.

Из писателей-модернистов, лично от Ходасевича далеких, в “Беседе” публиковались Ремизов и Сологуб. К этому списку можно добавить еще Оцупа, чьи новые стихи, написанные в Берлине и потом в Париже, Ходасевичу, к собственному его удивлению, очень понравились. Вячеслав Иванов по просьбе Ходасевича отдал в журнал свои “Римские сонеты”, но к тому времени “Беседа” находилась уже при последнем издыхании и напечатать их не успела. И конечно, нельзя обойти вниманием посмертные публикации Блока.

Сам Ходасевич печатал в “Беседе” стихи, “Свадьбу Эльки” (перевод из Черниховского) и – по главам – создававшуюся как раз в эти месяцы книгу “Поэтическое хозяйство Пушкина”. Горький отдал в журнал свои короткие мемуарные рассказы – лучшее, что он написал в эти годы, а может, и за всю жизнь. Среди них – отрывочные воспоминания о Блоке, человеке, которым Горький восхищался и которого не мог понять. Но видимо, неслучайно талант писателя-реалиста смог в наибольшей степени раскрыться именно в то время, когда он соприкоснулся с притягательной, но чужой для него культурой, носителями которой были Блок, Белый, Гумилев, Ходасевич.