Перед отсылкой статьи я прочел ее Горькому ‹…›. Велико же было мое удивление, когда Алексей Максимович, прослушав, сказал: “Разрешите мне приписать, что я присоединяюсь к вашим словам и ручаюсь за достоверность того, что вы пишете”. – “Позвольте, – возразил я, – ведь вы же не знаете Родова? Ведь это же будет неправда?” – “Но я же вас знаю”, – ответил Горький. – “Нет, Алексей Максимович, это не дело”.

Сказав так, я тотчас пожалел об этом, потому что представил себе, каков был бы эффект, если бы горьковская “виза” появилась под статьей, напечатанной в газете Керенского. Неприятно было и то, что он заметно огорчился и каким-то виноватым тоном попросил: “Тогда, по крайней мере, пометьте под статьей: «Сорренто»”. Я с радостью согласился, и статья “Господин Родов” появилась в “Днях” с этой пометкой[601].

Прими Ходасевич предложение Горького, это могло бы в ту или иную сторону повлиять на дальнейшие события; в крайнем случае – лишь затянуло бы неизбежную развязку. Ходасевич сделал уже достаточно, чтобы по ту сторону границы к нему относились с подозрением. Теперь он ввязывался во внутрисоветский конфликт, шансов на победу в котором у него было немного.

Статья, напечатанная в “Днях” 22 февраля 1925 года, начиналась рассуждением о доносах и доносчиках в советской литературе. Ходасевич писал:

Особое рвение проявили как раз те, кому надо было застраховаться на случай, если обнаружится их не слишком коммунистическое прошлое. И вот печатными и словесными доносами занялись молодые и пожилые люди, за которыми в прошлом числятся такие вещи, как: служба в жандармерии, участие в организации патриотических шествий с портретами Николая II, писание погромных статей в “Земщине” (или “Вече”, не помню), работа в Осваге, работа у Колчака и т. д., и т. д. Так как доносы не прекращаются; так как от них страдает литература, ибо закрываются издательства и журналы; так как страдают оставшиеся в России писатели, более лояльные по отношению к советской власти, чем сами доносчики; так как мне все это надоело, то я решил по мере новых доносов печатно сообщать некоторые сведения об их авторах. Если будут молчать они, то, так и быть, промолчу и я.

Особое рвение проявили как раз те, кому надо было застраховаться на случай, если обнаружится их не слишком коммунистическое прошлое. И вот печатными и словесными доносами занялись молодые и пожилые люди, за которыми в прошлом числятся такие вещи, как: служба в жандармерии, участие в организации патриотических шествий с портретами Николая II, писание погромных статей в “Земщине” (или “Вече”, не помню), работа в Осваге, работа у Колчака и т. д., и т. д.