Единственная едва заметная нить, связывающая эту систему мета фор с реальным миром, как мы уже отмечали, — это исходные понятия, непостижимые разумом и ускользающие от любой формализации.

«Мы начали с попытки понять числа, — подчеркивает этот момент Головин. — Мы не поняли их».

Сами математики стараются этой нити не замечать, т. е. принято полагать это темное место даже самых блистательных и безукоризненных построений попросту несуществующим. Потому этой нити уже недостаточно, чтобы изнутри математики вернуть ей ее изначальный смысл.

Безусловно, «метафора как таковая, скопление метафор и мир воображения, расцветающий на такой почве» сближают математику и поэзию. Но этот воображаемый мир очень опасен, и Головин призывает к чрезвычайно осторожному обращению с метафорой, иначе, как он говорит, под влиянием иллюзий и аллюзий можно оглохнуть и ослепнуть к разнообразию вселенной. Что, в сущности, и произошло с современной математикой.

То есть замкнутая система метафор, не озаренная незримым лучом со стороны сущего, вернее, не озаренная нездешним светом, исходящим из-за горизонта сущего, превращается в мертвый потерянный континент, неразличимый в ночи профанических грез.

И в этой связи Головин вспоминает Гарсиа Лорку: «…поэту надо пустить свою стрелу так, чтобы попасть не в пустые, не в фальшивые, но только и исключительно в живые метафоры».

В. В. Рынкевич (Читатель) Евгений Головин и измененные состояния сознания

В. В. Рынкевич (Читатель)

Евгений Головин и измененные состояния сознания

Что такое «измененные состояния сознания»? За этим понятием уже закрепился определенный штамп. Так или иначе, подразумевается уход либо отказ от нормы, от нормального, общепринятого и трезвого соотнесения с миром (с применением наркотиков либо без них). «Хэппенинги» Эжена, на которых неизменно присутствовал наркотический элемент в виде дешевого портвейна и на которых вполне реально «ехала крыша», на первый взгляд вполне укладываются в эту схему. Однако на самом деле здесь происходило нечто обратное. Мы катастрофически трезвели от опьяняющего кошмара повседневности, но не уходили от мира, а все яростнее и больнее об него бились; количество и качество боли служили необходимыми ориентирами. Это было отрезвление, и оно было беспощадно конкретным. Отправляясь с нашим Адмиралом в плаванье, мы жили по принципу «на палубу вышел, а палубы нет».

Уже много лет спустя, читая Откровение св. Иоанна, я встретил фразу, которая раньше каким-то образом ускользала от внимания. А она очень важна, ибо провидец, прежде чем описывать свой визионерский опыт, указывает на очень конкретное переживание, этот опыт предваряющее: «И услышал я шум как бы от множества вод». Этот шум я слышал неоднократно. В какой-то момент слух постепенно переставал регистрировать все внешние раздражители, т. к. внимание было буквально приковано к нарастающему шуму, он шел изнутри и очень напоминал грохот гигантского водопада. После этого можно было уже вообще ничего не слышать. А потом и не видеть. В определенный момент отключалось и дыхание. Помню, как это произошло в первый раз. Женя пел какую-то свою ужасную песню, потом на секунду отложил гитару, а мне наконец удалось сделать вдох, и я шепчу ему: «Женя»… А он: «Ну подожди, ну потерпи еще немного, мой маленький!», хватает гитару, и опять начинается этот кошмар.