И дело не в том, что у Головина где-то в деревне была бабка в роду, знающая эти вещи, как о том ходили разговоры, — это могло быть, но точно так же этого могло и не быть, — это не имеет абсолютно никакого значения. В любом случае, кем бы он ни был генетически и генеалогически, можно сказать, что этот человек не монотеистической реальности как таковой. Он очень хорошо чувствовал это и понимал. Отсюда возникающие вопросы в связи с проблематикой алхимии и герметизма, которые, как известно, Головин не отождествлял, считая алхимию монотеистической традицией, а герметизм нечто иным. При этом он — человек, каким-то образом попавший в современную монотеистическую среду, потому что советская среда вполне монотеистична, точно так же как и постсоветская.
В данном случае дистанция между Головиным и миром, одновременно пролетарским и одновременно буржуазным, на самом деле не сводится к социологическим характеристикам пролетарского и буржуазного. Скорее, речь идет о противостоянии фигуры Головина линейному времени как таковому, в котором разворачивается и пролетарское, и буржуазное как две грани одного и того же, — в этом, собственно, и есть аристократизм Головина. Мы можем посмотреть на известное высказывание Ницше, которое в данном случае абсолютно точно относится к Головину, о том, что есть ценности христианские, а есть ценности благородные, и между ними есть дистанция. И не имеет значения, хорошо это или плохо, мы анализируем это с точки зрения структурной социологии. Проблема самоубийства — это проблема благородных ценностей, которая совершенно несовместима с христианским дискурсом; как мы знаем, самоубийство считается в христианстве самым тяжким грехом. То же самое касается некоторых вторичных моментов, таких как дуэли или некоторые аспекты любви и так далее.
Поэтому речь идет, скорее, не о противостоянии с советским или постсоветским дискурсом как таковым, а о противостоянии Царству Времени. Вневременное начало в Головине и есть его аристократизм. То, что Головин был
Что такое язычество в самом общем смысле? Это абсолютное утверждение всего во всем, которое осуществляется двумя основными путями: жертвой и оргией. Монотеистическая традиция, как известно, только в христианстве принимает жертву — причем жертва Бога полноценно принимается только в православии, а проблематика оргии в христианстве вообще отбрасывается и почитается нечистой. Именно утверждение «всего во всем» есть основная характеристика личности Евгения Всеволодовича, что особенно остро чувствуется в его последней прозе, в его Гротесках, опубликованных в книге «ТАМ». Именно в ней он раскрыл себя в полной мере.