Собственно, чтобы быть к этому готовым, нужно было изначально перечеркнуть свое маленькое «Я» и в самом буквальном смысле отдать его Эжену на растерзание. (Помню, он любил повторять слова Заратустры: «Раскрой объятия призраку, который тебя пугает!») Были, конечно, случайные люди, которые каким-то образом оказывались на этих «хэппенингах», но они неизбежно вытеснялись, сама ситуация их выталкивала. Либо им становилось плохо, у них что-то начинало болеть. У одного человека вдруг начался приступ селезенки. Женя пронзительно на него посмотрел и послал за портвейном, а когда тот, держась за селезенку, стал жаловаться на боль, Женя сказал: «Я уже произнес гностическую формулу — за портвейном!» И человек пошел, у него прошла боль, он вернулся с вином, и все продолжилось. Много было таких интересных, сказочных историй.

Но что интересно: в процессе таких не теоретических присутствий с Эженом реально приобреталось то, что Эвола называл «трансцендентной прививкой», прививкой трансцендентного. Другое дело, кто и как ее получал. Вспоминаю сейчас себя в те годы, когда мне было двадцать с небольшим. О каком изменении сознания можно тут говорить? Да и было ли то, что менялось, сознанием в общепринятом смысле? «Лишь тот, кто носит в себе хаос, может родить танцующую звезду». Эти слова Ницше звучали как призыв к действию, становились практическим советом и задачей. В результате вместо социально-приемлемого суррогата под ярлыком «сознания» имел место неструктурированный и недифференцированный поток фрагментарной психосоматики, совершенно безумной, ведь многие из нас жили тогда под чудовищным давлением как извне, со стороны социума, так и изнутри, со стороны своей, так сказать, «внутренней жизни». Так к чему же прививалось трансцендентное? Какая инстанция в нас становилась ее «носителем»? Конечно же, не сознание, а тело, точнее то, что Гурджиев метко назвал «общим присутствием».

Помню, один друг, делясь своими впечатлениями от встречи с Эженом, рассказывал: «Он на меня посмотрел, и я вдруг почувствовал, как во мне заметалось какое-то существо, ища выхода». Вот это очень точно — именно что-то начинало в тебе метаться, какая-то тень, если ты не до конца открывался. Нужно было реально открыться реальной возможности смерти здесь и сейчас, сиюминутно, иначе — ничего. Только полная открытость, полная сдача. Это происходило один раз, это происходило два раза, десять, сто…

Генон пишет, что реальное изменение всегда происходит в темноте. Совершенно верно. Потом, уже при условном свете, ты начинал осознавать, точнее, чувствовать всем телом, что с некоторых пор уже что-то есть. Что есть? Это. Часто Эжен брал за горло и требовал: «Сделай это!» Что — «это»? В какой-то момент плаванья, уже, так сказать, постфактум, становилось ясно, «что». Но не было момента перехода от «еще нет» к «уже есть» — он был сокрыт в темноте. Только тонкий шок осознавания: «да, я уже могу и делаю». Что интересно, как-то не возникал вопрос: когда это началось?.. Скорее, нет — вопрос был в другом: «когда это кончится?», ибо все это было ужасно.