До следующего письма, Графиня.
Целую Ваши руки
Вся Ваша Полинька
Мой адрес: На Пречистенке, в Обуховском переулке, дом Маневской-Маневич.
Р. S. Если Вы нездоровы, не беспокойтесь мне писать. Я не разуверюсь в Вашем добром расположении ко мне, а о Вас всегда могу узнать от Вар. Влад. Но мне Ваше расположение очень дорого, особенно теперь, после стольких потерь и разочарований. Это одно из редких благ, которые мне остались. У меня никого теперь нет близкого по сердцу, кроме отца и матери, с братом мы хороши, но у него свое семейство, жена его месяца через три родить будет.
Варвара Владимировна, кажется, в очень хорошем расположении духа.
Барыни и барышни московские заняты будущим женским университетом[231] и приготовительными к нему курсами; разговоров по этому поводу очень много, но я не участвую в этих разговорах, предпочитаю скромно прочитывать дома хорошие книги.
Аполлинария Прокофьевна на долгие годы, если не на всю жизнь, остается в положении все еще как бы начинающей и сомневающейся в своем даровании писательницы, нередко, как увидим дальше, мерами не совсем обычными расширяющей пределы своего жизненного опыта, и порою кажется – не с целью ли воплощения его в своих художественных произведениях?
Нашу героиню занимают в известной степени вопросы общественно-политического характера. Сюда, пожалуй, нужно отнести и тот факт, что в 1870 г. в ее переводе вышла книга «Жизнь Франклина» М. Минье.
Смерть Франклина была горестным событием для двух частей света. В Филадельфии весь народ собрался на его похороны, происходившие при печальном звоне колоколов, драпированных в черное, и при всевозможных знаках всеобщего почета. Выразив признательность и сожаление тринадцати колоний об этом гениальном благодетеле, этом мужественном освободителе, конгресс подписал всеобщий двухмесячный траур для всей Америки. Когда известие о смерти Франклина достигло Франции, ее законодательное собрание было занято своими работами. Красноречивый истолкователь всеобщей скорби, Мирабо, взошел 11 июля на трибуну и воскликнул: «Франклин умер. Возвратился в лоно Божества гений, освободивший Америку и изливший на Европу поток просвещения. Мудрец, одинаково принадлежавший двум странам света, человек, которого оспаривали друг у друга история наук и история государств, без сомнения, принадлежал к разряду самых высоких существ человеческого рода.
Политические кабинеты обыкновенно отмечают смерть людей великих только в их надгробных похвалах; придворный этикет часто предписывает лицемерный траур. Нации должны носить его только по своим благодетелям; представители наций обязаны рекомендовать уважению народа только героев человечества.