Эта теплая речь – самый ее взволнованный голос, который не переставал быть тихим, иногда по временам поднимался и звучал торжественно и пророчески, в то время когда она лежала, сложив на груди руки и опустив ресницы, то опускался, выражая глубокую и решительную покорность тому, чего нельзя изменить, – наполнила его сердце восторгом и обожанием. Она давно перестала говорить и лежала в той же позе с закрытыми глазами, а он все еще смотрел на ее взволнованное добрым чувством лицо, под влиянием чувств, внушенных ее словами, не имея сил ни выразить их, ни от них освободиться.

– Умеешь ты хорошие слова говорить, Анна, – сказал он наконец. Анна ничего не сказала и впала в прежнее раздумье, тогда как он думал только о ней. Самое молчание ее, самую задумчивость он объяснил в свою пользу, как выражение того, чего она недоговорила словами. Она сделала какое-то движение головой, повернула ее к свету, он вскочил со стула и бросился вперед, но вдруг остановился, смущенный и нерешительный.

– Что ты? – спросила она спокойно и смотря в потолок.

– Я хотел подвинуть стол, он не у места, – пробормотал он.

– Так переставь.

– Нет, не нужно, – сказал он после, возвращаясь на прежнее место.

Она промолчала.

– Ты не знаешь, что со мной сейчас было, – начал он через минуту и взволнованным голосом.

– Что? – спросила она тревожно, приподняв голову и устремив на него испуганные глаза.

– Ты не рассердишься?

– Что такое?

– Я только что хотел подойти и целовать твою ногу, но задел за этот ковер и опомнился.

Краска стыдливости подступила к благородному, целомудренному челу Анны и придала ее лицу чисто девическое выражение.

– Зачем это? – проговорила она с мольбой в голосе и инстинктивно задернула полой длинной пестрой блузы конец своей узкой туфли.

– Ты должна меня извинить, Анна, – сказал смущенный Л[осницкий].

– О да! Только не говори более об этом.

Но такое великодушие не очень польстило Лосниц[кому].

Он завел вскоре разговор, самый обыденный, но что-то не вязалось; взгляды Лосницкого останавливались на Анне с большим упорством и страстью, он забывал, о чем говорил. Анна это заметила, и оно ее встревожило. Анна встала с постели, подошла к своему письменному столу, быстро позвонила и сказала слуге, чтоб подал огня, и села у открытого окна.

– Ты скоро уйдешь к себе? – спросила она его.

– А что?