Утомленная наслаждением этого зрелища, Анна остановилась. Она села на землю на краю возвышения, круто прорезанного дорогой, и вся душа ее перешла во взоры… Сердце ее наполнилось чудным спокойствием.

– О чем ты задумалась? – спросил ее вдруг стоящий подле нее Лосницкий.

– Так.

– А я все смотрел на тебя в это время. У тебя бывает иногда странное лицо, когда ты задумываешься, так и теперь оно так быстро и резко менялось… Как жаль, что ты не можешь видеть в эти минуты своего лица! Ты ведь понятия не имеешь о нем. Оно так хорошо! Я вспоминаю теперь суждения людей о твоей красоте. Но что эта красота, о которой они толкуют, перед той, которую знаю я один.

– Пожалуйста, не говори о моем лице, – перебила его Анна.

– Я знал, что ты рассердишься, а все-таки сказал.

– Ну, довольно, пойдем, – сказала А[нна], вставая.

– Тебе, кажется, и то неприятно, что я любуюсь тобой; я тебя понимаю, – сказал с горечью Лос[ницкий].

– Вот выдумал еще, перестань!

– Хорошо. Пойдем. Но куда идти?

– Куда хочешь, – сказала А[нна], и Лос[ницкому] послышалась в ее голосе знакомая нота: не то грусти, не то апатии или того и другого вместе. Забывая себя, он с особенной нежностью взял руку Анны и повел молодую женщину домой. Она следовала за ним почти машинально, но от нее не скрылось его сердечное движение, и в свою очередь сердце Анны наполнилось грустной нежностью. Воспоминание первой любви, воспоминание молодости повеяли на нее и перешли в тихую нежную меланхолию. – Куда все это прошло? – подумала она. И вместо всякого ответа явился ей другой вопрос: неужели все кончено? И затем следовал целый ряд вопросов.

Между тем они дошли домой. Анне, может быть, в первый раз хорошо и отрадно показалось в ее комнате, где все приготовлено и приноровлено к ее вкусу и привычкам его заботливостью. Она села на свое широкое низкое кресло, он поместился подле. Ей стало привольно и уютно, она повеселела; острые шутки, смех и разговоры полились у ней рекой, но вскоре она замолкла. Лосницкий старался поддержать в ней веселое настроение. С этой ли целью или просто увлекшись неожиданным приливом общей веселости, он стал ей рассказывать разные анекдоты и случаи из собственной жизни. Эти рассказы, может быть, были бы любопытны для других, но Анна не находила в них ничего остроумного и еще менее изящного. Она слушала молча и серьезно, но когда дело дошло до похождений Лос[ницкого], в последнее отсутствие Анны, с одной веселой дамой города Б., когда явились на сцену разные выходки легкой женщины и не менее легкого в отношении ее человека, рассказанные небрежным циническим тоном, – Анна не выдержала и просила его больше не рассказывать. Ее поразило в нем это молодечество, которым тщеславятся особенного сорта мужчины, но в нем она его не ожидала.