– Так… Я спать хочу.

– Так рано?

– Да, я как-то устала.

Лосницкий молча подошел к ней, поцеловал обе ее руки и решительно вышел. Анна заперла за ним дверь и, не раздеваясь, бросилась в постель. Долго она лежала, думая невольно о своем положении и волнуясь какими-то неприятными чувствами, так и уснула с ними, не раздеваясь, не погасив даже лампы.

На следующий день Анна встала очень поздно. Лосницкий долго ждал ее в соседней комнате, которая, разделяя две их комнаты, служила им залой и столовой. Завтрак давно стоял на столе, но Лосницкий не думал за него браться. Он ходил взад и вперед по комнате, по временам останавливаясь и прислушиваясь к движению в комнате Анны или просто смотря в окно. Наконец А[нна] показалась. Она была спокойна, как всегда, и грустно-величава. Они сели завтракать, но ему показалось в ее позе что-то особенно гордое и насмешливое. Он встретил ее как-то смущенно. В обращении Лос[ницкого] с Анной все это утро все проглядывала какая-то неровность, он не мог как-то попасть в колею, но простота и искренность Анны, ее добрые доверчивые слова навели его на настоящий путь, и Лос[ницкий], хоть пополам с грустью, но с благородной решимостью протянул ей руку.

– Анна, – заговорил он, – вчера я был глуп и низок, я виноват перед тобой, простишь ли ты меня? – И Анна радостно приняла это раскаяние, обещала забыть вчерашнее, сознаваясь, как это было тяжело. Он уверял, что увозил ее без всякого расчета, хотя и была у него какая-то неопределенная надежда; когда же вдруг он увидел себя с ней одних посреди чужих мест, незнакомых людей… – его рассудок помутился. Он обещал ей на будущее быть ее другом, защитником, чем только она сама захочет, несмотря на то, что страсть ее к другому и, вследствие ее, сложившиеся между ними новые отношения сделали ее вдвое привлекательнее.

Анна верила его обещанию точно так, как он сам ему верил, и смело доверилась будущему. Весь этот день они провели вместе в прогулках и разговорах. Лосницкий пустился в рассуждения и разные отвлеченности. Это настроение увлекало его тем более, что оно, видимо, занимало Анну; в таких рассуждениях он забывал самого себя. Но это счастливое расположение продолжалось недолго, не более одного только дня, затем скука, досада и грусть попеременно овладевали им.

По мере того как Анна становилась спокойнее, когда едкое разрушающее страдание ее сердца переходило в тихую меланхолию и она понемногу возвращалась к прежним занятиям и привычкам, когда любимые книги появились у ней на столе, любимые мелодии, сопровождаемые ее голосом, раздались в их молчаливом жилище, выражая на разные вариации одну и ту же неизлечимую скорбь, – он сделался мрачен, раздражителен или не выходил из своей комнаты по целым дням. Часто, когда он сидел неподвижно в углу или по целым часам молча ходил по комнате, молодая женщина украдкой взглядывала на него из-за своей книги, и сердце ее робко сжималось. Она сознавала, что вся его любовь, все старания и заботы остаются без возмездия, и это начинало тяготить ее. Однажды, когда он сидел в своей комнате, облокотясь руками на стол и склонив голову с усталым и грустным выражением лица, Анна несколько раз проходила мимо и заглядывала в отворенную дверь; он не замечал ее или делал вид, что не замечает. Вдруг она вошла, подошла к нему и встала на колени, чтоб прямо смотреть ему в лицо.