Министр внешних сношений Жан-Батист Шампаньи, герцог Кадорский, подробно рассказал о приеме русского посланника графа Толстого 6 ноября 1807 года: «Аудиенция, имевшая место 6 числа этого месяца, была замечательная по милости и доброте, с которыми его величество принял русского посланника. Все заметили утонченное внимание, которое оказал император, надев орден Андрея Первозванного и нося его целый день. Двор так же, как и публика Фонтенбло, которая была допущена на придворный спектакль, вечером, во время представления Manlius, обратили большое внимание на это выражение публичного и исключительного почета императору Александру со стороны императора Наполеона. Толстой допущен в тесный кружок императрицы, что не в обычае для посланников и иностранцев; он имел честь рассматривать партию ее величеству. Он занял покои, приготовленные ему во дворце, пользуется всеми привилегиями придворного звания, допущен на утренний прием императора и сегодня сопровождал императора к обедне. Все это возбудило зависть других посланников» (письмо Шампаньи к Савари 8 ноября 1807 года).

Во время первой императорской аудиенции Петр Толстой, как заметил Шампаньи, «немного оробел, как это и должно быть с прямодушным человеком», Наполеон приветливым обращением ободрил его, но все обратили внимание на холодность русского посланника и благосклонность к нему императора Наполеона. Это заметил и Наполеон.

Не раз во время публичных мероприятий Наполеон хотел заговорить с Петром Толстым, желая развить свои идеи с посланником дружественной страны, смотрел ему в глаза, но каждый раз встречал холодный взгляд, словно бы показывающий, что с ним не желают говорить. Иногда император говорил ему что-то дельное, но русский посланник что-то несуразное бормотал в ответ и скрывался в толпе придворных и гостей. Что это – смущение перед могущественным человеком или сознательное уклонение от милостивого внимания? Но если бы это было единственный раз, можно было понять, а это повторялось постоянно. Вряд ли это смущение, думал Наполеон, скорее всего это пренебрежение побежденного к победителю. И вскоре Наполеон убедился в этом. Петр Толстой после императорской охоты возвращался в карете вместе с маршалом Неем, заговорили, естественно, о войне, Петр Александрович сослался на несчастливое стечение обстоятельств, маршал Ней на гениальность Наполеона, разгорелся спор, в ходе которого русский посол сказал, что русские войска непобедимы, и пообещал доказать это в ходе возможного реванша, и горячий, несдержанный маршал Ней согласился с тем, что реванш необходим. Наполеон, узнав об этом споре и о реванше, ожидал, что кто-то из них вызовет соперника на дуэль. Но дуэли не было, а схватка двух генералов осталась в памяти. «Этот исполнительный солдат, – думал Наполеон, – становится недисциплинированным дипломатом. Александр возлагал надежды на его воинскую устойчивость, а он не скрывает свою ненависть к победителю, все злопамятство русской аристократии на виду».