– Ваше величество, государь, – ответил маркиз Коленкур, – император Наполеон питает к вам такое же чувство привязанности, все его мысли направлены к интересам и славе вашего величества. Вы могли найти новые доказательства этому в том, что он говорил графу Толстому, если только граф дал вашему величеству верный отчет. Вы не можете сомневаться относительно его истинных намерений, ибо самое большее, чего может желать император, – это точное исполнение Тильзитского договора. Он впервые отделяет свое дело от дел одного из своих исконных союзников. Он делает это ради вашего величества, ибо всеми доводами, приводимыми вами в пользу Пруссии, мой повелитель мог бы с таким же правом воспользоваться в пользу Турции. По вопросам чести, которым, по-видимому, ваше величество придает такую цену, положение обоих государств во всех отношениях одинаково. Повторяю вашему величеству, что в этом случае император Наполеон более думал об интересах вашего величества, чем о своих собственных. Прошу, ваше величество, обратить особое внимание на это замечание… Позволите ли вы мне, ваше величество, вернуться к одному из вопросов настоящего разговора?

Император с удовольствием согласился.

– Мне хотелось, государь, – продолжил Коленкур, – познакомить вас с истинными намерениями моего повелителя, с этого я и начал. Теперь я должен сказать относительно его интересов. Компенсации в Турции, о которых говорит ваше величество, нужно еще завоевать, тогда как вы, ваше величество, нарушив Тильзитский договор и обусловленное им перемирие, уже взяли себе свою долю. Нам нужно сражаться, чтобы завоевать свою долю, и опять-таки сражаться, чтобы сохранить ее. В этих провинциях нет никакой торговли и ни одной из тех выгод, какие приобретет ваше величество. Если вам угодно будет вполне беспристрастно взвесить условия, в которых находится то и другое государство, вы не будете более сомневаться, что положение Франции относительно Турции было бы то же самое, что и положение России относительно Пруссии, если бы добрые чувства императора Наполеона к императору Александру не склоняли весов в вашу сторону.

– Это возможно, – сказал император. – Вы хорошо изображаете дело. А я все-таки ссылаюсь на то, что мне говорил император Наполеон. Я шел навстречу всем его желаниям. Его интересы лежали в основе моего поведения. Я оставил в стороне мои собственные, ибо до сих пор не имею никаких известий о моем флоте. Я жду, чтобы на деле сказалась та истинная дружба, в которой он дал мне слово; доказательства моей дружбы он уже имеет. Я лично нисколько не сомневаюсь в намерениях императора, но здесь, у нас, нужно что-нибудь такое, что доказало бы нации и армии, что наш союз существует не только ради вашей выгоды. Он сам назначил нашу и свою долю – и что-нибудь дать Австрии, чтобы удовлетворить скорее ее самолюбие, чем честолюбие, – таковы были его намерения. Они не должны измениться, ибо с тех пор я шел навстречу всему, чего он мог желать. Что же касается завоеваний, которые ему предстоит сделать, мои войска будут готовы, если он вернется к своим первоначальным намерениям. Турки первые нарушили перемирие. Следовательно, если бы я не относился добросовестно к императору, у меня был бы предлог порвать с ними, не нанося ущерба Тильзитскому договору.