«Вы говорите, что Кошелев видит отсутствие гармонии в сообществе! Откуда он это взял? Никто более меня не желает такой гармонии и не молился так усердно, чтобы добиться оной. Я уверяю вас, что я всегда делал все для сохранения этой гармонии, кроме того, что внутреннее чувство мне запрещало. Повторяю, не от меня зависит побороть влечение сердца, а когда оно заговорит, то нет человеческой силы, чтобы меня переубедить против моего внутреннего влечения.
Но, чтобы вернуться к Родиону Александровичу, в чем же видит Кошелев нарушение этой гармонии? Может быть, он это высказал по поводу г-жи Буш? Ведь это единственный пункт нашего с ним разлада. Ну и что же, верный принцип истины, когда я пишу, я убежден, что в проповедях г-жи Буш много человеческого, вы это знаете из наших разговоров, моя душа глубоко это осознает. Разве я хочу изменить такого рода взгляд? Очевидно, нет…» (Там же. С. 217–225).
Великий князь Николай Михайлович подчеркивал, что в словах императора отмечается какой-то «психоз», в котором передан «какой-то общий сумбур разума и мыслей».
«Поражает еще нервное отношение, – писал Николай Михайлович, – к критике его действий в области внешней политики, которую позволили себе его духовные собратья, Голицын и Кошелев, всегда смело и откровенно говорившие ему обо всем том, что соприкасалось с религиозными темами. Надо сознаться, что защита своего образа действий не вполне удалась Александру Павловичу и заметны явные признаки передержки в его оправдательных аргументах» (Там же. С. 225–226).
Но самым ужасным известием для императора Александра было известие о трагедии Семеновского полка. Почти как всегда в последнее время, император Александр принимал участие в работе Священного союза. В Испании, Италии, Германии монархии пытались укреплять свое положение, а молодые люди, вкусившие чувство свободы, создавали тайные общества и в своих воззваниях провозглашали подорвать основы королевской власти. Герцог Меттерних и император Александр стремились к укреплению Священного союза. А молодые офицеры, пытаясь растолковать самим себе собственные противоречия, начали вступать в разнообразные клубы и общества. «Только человек, живущий в России, может понять, как трудно выразить свое мнение в русском обществе, – писал Николай Тургенев, вспоминая то время. – Чтобы говорить свободно и без страха, надо не только замкнуться в тесном кругу; надо уметь выбрать тех людей, которые в него входят. Только при таких условиях можно искренне обмениваться суждениями. Таким образом, для нас было невыразимое очарование в том, чтобы искренне говорить на наших собраниях, не боясь, что тебя не поймут или неверно истолкуют» (