Истинно объективному, человеческому пониманию гения до сих пор препятствовала переоценка его личности, тесно связанная с заботами о сохранении доброго имени его жены Констанции. В связи с этим с большой легкостью отбрасываются или самонадеянно интерпретируются в духе представлений нашего времени даже личные мировоззренческие симпатии Моцарта. «Дело Моцарта» имеет не чисто медицинский или чисто психологический характер, это поистине историко-историко-психопатологический феномен. Вот о чем следует все время помнить, чтобы не получилось так, что желание станет отцом диагноза!

В случае любого, и прежде всего не учитывающего поправку на время исследования всегда существовала опасность либо субъективной трактовки первоисточников (например, симптомов заболевания), либо грубого их искажения или молчаливого обхода стороной, что, кстати, относится к вопросу о месте рождения Зюсмайра. Если субъективная интерпретация событий кажется нам вполне законной, и особенно тогда, когда нет убедительной теории, то игнорирование фактов или «мертвое молчание» просто непростительно.

Конечно, зачастую трудно было отделить слухи от исторических фактов, но слухи и предположения, особенно если они носили разносторонний характер, не всегда следовало бы торопливо причислять к области басен и легенд, как несоответствующие действительности. Слухи и особенно подозрения, как правило, часто имели под собой реальную основу, которая, прежде чем эти слухи отбросить, должна быть тщательно проанализирована. В деле «Моцарт» такое положение вещей особенно бросалось в глаза, тем более, что гениальное было осознано спустя много лет после смерти Моцарта, а потому в первое время никто не догадался фиксировать события на бумаге. Наконец, многие врачи признавались нам, что они просто представить не могли, что Моцарт мог быть отравлен («Одна только мысль…»).

В самом деле, имелись ряд не найденных еще или недостаточно оцененных источников и документов, над которыми имело смысл серьезно поработать, особенно то, что касалось всплывающих слухов. Зачастую кажется, что они никак не связаны с биографией, скажем, того же Моцарта (например, слово «штупп»). Можно сделать и следующее предположение, а именно: наверняка существует портрет Ф. К. Зюсмайра, он просто пока не найден или не опознан. А это могло бы прояснить происхождение Франца Ксавера Моцарта. Наконец, вопрос вовсе не в том, умер ли Моцарт вследствие ревматической лихорадки или токсического кардита (Франк) а в том, скончался ли он от острого заболевания или в самом деле был отравлен. В конечном счете это значит, что необходимо более серьезно, нежели до сих пор, обратить внимание на ближайшее окружение Моцарта. Здесь еще много неясного! Что стоило хотя бы замечание Райнальтера: «Что касается действительных членов ордена (масонского) в Австрии… то многое тут до сегодняшнего дня еще покрыто во мраке». Точно так же совершенно не изучена жизнь Франца Ксавера Зюсмайра, а наследию графа Вальзегга цу Штуппах вовсе не уделено внимания. Все-таки именно здесь находился ключ к построению стройной и законченной биографии Моцарта. Мы сталкивались совсем с другим временем, перенестись в которое сегодня не так-то легко. Здесь не только аферы и интриги, но и слежка, клевета, чуть ли не средневековая медицина и не в последнюю очередь своеобразная подача информации.