Если эти обстоятельства собрать воедино, то все указывало на отравление Моцарта. И так как версия об отравлении получила распространение сразу после смерти Моцарта, будучи, однако, вскоре была отменена феодальными интересами, то последователям концепции отравления не к лицу выискивать доказательства, что Моцарт не был отравлен, пусть этим занимались те, кто считал, будто немецкий гений умер «вполне нормальной смертью».

Однако, прежде чем серьезно заняться вопросом, был ли Моцарт всё-таки отравлен, приходилось преодолеть не только мощное сопротивление лобби от моцартоведов, но и провести глубокую и крайне напряженную исследовательскую работу, ни с чем не сравнимую по своему объему. Поэтому такой труд может быть проделан только по междисциплинарному принципу, то есть при общем сотрудничестве медиков, психологов, социологов и музыковедов. В настоящей книге была предпринята попытка подойти к вопросу именно под таким углом зрения, что привело к убедительному подтверждению тезиса о насильственной смерти Моцарта. И еще один интересный вопрос: почему многие биографы вновь и вновь атаковали тезис отравления или доводили его ad absurdum, если в их глазах он действительно абсурден. То, что отравление Моцарта не относилось к области легенд, мы исчерпывающе здесь показали. Что касалось отравления ртутью, то Бэлза еще в 1953 году привёл все важнейшие детали. Боль в пояснице, вялость, бледность, депрессии, обмороки, раздражительность, робость в поведении, переменчивость настроения и дрожание уголков губ – все это симптомы, характерные для ранней стадии хронического отравления ртутью.

Естественно, теперь невозможно доказать, в какой форме Сальери уговаривал Зюсмайра устранить Моцарта, но, по всей вероятности, такой разговор все же состоялся. Вообще странно, что моцартоведение до сих пор помалкивало о смене герром Зюсмайром наставников, скорее всего, он и не брался в расчет в качестве ключевой фигуры (так же как и граф Вальзегг), хотя его связь с Констанцией была общеизвестна. Точно так же скромно умалчивалось о сексуальной зависимости Моцарта от жены, тогда как его отношения с Магдаленой Хофдемель непомерно раздувались. В какой уже раз! – не учитывался дух времени, ибо такого рода фаворитки для XVIII века не представляли ничего необычного (кстати, такая фаворитка была и у Сальери – вокалистка Кавальери).

Между Сальери, Зюсмайром и графом Вальзеггом была связь, это более чем очевидно. А о том, что Зюсмайр был крайне тщеславен, говорят многие источники.

В конце жизни Моцарт страдал манией преследования, и это тут же было доведено ad absurdum. В письме от 7 сентября 1791 года Моцарт писал своему либреттисту да Понте, что жить ему осталось недолго. Можно ли при этом говорить о параноидальных мыслях, если три месяца спустя он действительно умер? Конечно, нет! И если он не мог отделаться от образа незнакомца (посланец в серых одеждах Антон Лайтгеб), то дело тут не в мании преследования, он предчувствовал, что с этим человеком связаны обстоятельства особого рода. Если объединить эти факты, начиная с предчувствия смерти, металлического привкуса на языке, ранних мыслей об отравлении, зловещего появления серого посланца, вспышки болезни в сентябре 1791 года и беспомощности доктора Слабы относительно заболевания композитора в конце ноября и странной мистификации вокруг Реквиема, покорно принятого Моцартом на свой счет, то этого уже слишком много для того, чтобы не предположить, что мы имеем дело с чем-то крайне неординарным.