Должно было бы давно уже броситься в глаза и то, что Моцарта не было в Вене в момент предполагаемого зачатия приписываемого ему сына Франца Ксавера, ибо с коронации императора Леопольда II, происходившей во Франкфурте, он мог вернуться не раньше начала ноября 1790 года. Франц Ксавер Моцарт родился, как известно, 26 июля 1791 года. Такая картина вписывалась в наше общее построение: Моцарт не был отцом Франца Ксавера.

О Сальери сказано уже много. Еще в 1840 году (и раньше) в музыкальном «Словаре-разговорнике» Гати фигурировала такая версия: «Рассказывали (о Сальери), что в последние дни жизни при наступлении душевного расстройства его мучила мысль, будто он отравил Моцарта, что супруга последнего самым торжественным образом опровергла». И здесь, правда, без фактических доказательств, говорилось о трёх хорошо согласующихся между собой обстоятельствах: об одностороннем соперничестве Сальери, о его письменной исповеди и его признании. И опять загадка: ведь если Сальери упоминал о нескольких покушениях на отравление, то среди его жертв мог быть и исследователь, видный масон и автор либретто «Волшебная флейта» Игнациус Едлер фон Борн.

Наконец, личность ранга Сальери могла стать неудобным свидетелем, поскольку неспокойная совесть всё же мучила его. И если Сальери был замешан в заговоре, то подстрекатели должны были опасаться, как бы императорский и королевский придворный капельмейстер вдруг не вздумал бы исповедаться в своей вине или соучастии в преступлении. Всё так и вышло! Значит, инспираторы были просто вынуждены объявить Сальери помешанным и отправить его в богадельню. Тем не менее, правоверные моцартоведы, зная об этом, упорно цеплялись за идею параноидального бреда, и не важно уже кого – хоть Моцарта, хоть Сальери!

Если все разрозненные сведения собрать вместе и проанализировать, то Грайтер со своей версией заболевания почек (уремическая кома) близок к истине, а отсюда уже совсем недалеко и до заключения об отравлении ртутью. Пусть мы так и не представили здесь последнего доказательства, но всё же, что касалось смерти Моцарта, его окружения и дальнейшего развития действия, наша работа могла бы обрисовать новую перспективу в видении тех далёких событий. Тем самым тема Моцарта – именно в наше время, сегодня – получила новый поворот.

Заговор, направленный против Моцарта, не мог быть устойчивым и сплоченным союзом. То есть (и это установлено точно) происходил обмен мнениями о жизни и творчестве Моцарта. Между Сальери, аббатом венским Мигацци (и, может быть, аббатом зальбургским Коллоредо) или, скажем, графом Вальзеггом вряд ли были тесные личные связи, но между Зюсмайром и Констанцией несомненно. Валентин подчеркнул особо напряженные отношения между Моцартом и Коллоредо, которого австрийский гений называл «гроссмуфтием». О Сальери Валентин сообщает (сравните с Ангермюллером), что он был «уважаемым, знаменитым, влиятельным и пользовавшимся успехом» человеком, а его современники называли его не иначе «как любезным и отзывчивым». Этой картине противоречат непосредственно биографические данные, которые оставили нам определенное число скорее отрицательных черт характера Сальери. Нельзя отделаться от впечатления, что новейшее моцартоведение приукрашивало больше, в подробности борьбы за власть и интриг уже никто не вдавался. Если дело пойдет так и дальше, то лубочный портрет Моцарта с портретом облагороженной Констанции и дружелюбным Сальери (на дружеской ноге он был только с Констанцией) – скоро будет выглядеть так, что отравление и в самом деле канет в сферу легенд.