Таковы внешние события. Лично для Гёте же этот поход – это смерть и воскрешение, он чувствует себя словно «рожденным заново»[1097]. Лишь теперь он снова начинает «осознавать, что я человек», пишет он в середине ноября. После того как самое страшное остается позади, Гёте переживает внутренний триумф: «За эти шесть недель мы перенесли и увидели больше тягот, нужды, забот, бед и опасностей, чем за всю нашу жизнь. Герцог чувствует себя прекрасно, и я тоже в добром здравии»[1098].

Первоначально он хотел возвращаться домой через Франкфурт. Отправляясь в распоряжение герцога, он лишь ненадолго остановился у матери, которую до этого не видел тринадцать лет. Кроме того, во Франкфурте ему нужно было кое-что уладить: не так давно он получил от городского совета лестное приглашение на должность ратсгерра. Однако Франкфурт к тому времени уже был занят французами, и Гёте отказался от своих намерений. Отказаться от почетного приглашения ему тоже было проще не лично, а письмом, что он и сделал вскоре по прибытии в Веймар. В этом послании, адресованном матери, но предназначенном для городского совета Франкфурта, Гёте пишет о том, что, будучи прирожденным республиканцем, он чрезвычайно польщен этим предложением и в это тревожное время с радостью взял бы на себя ответственность за благополучие города, но этому его желанию противостоит другое важное обязательство: «Их светлость герцог на протяжении стольких лет проявляют ко мне беспримерную милость, и я стольким им обязан, что было бы величайшей неблагодарностью с моей стороны, если бы я покинул свой пост в ту минуту, когда государство больше всего нуждается в верных слугах»[1099]. И снова Гёте принимает решение в пользу Веймара.

Итак, вместо того чтобы повернуть в сторону Франкфурта, Гёте вниз по Рейну добирается до Дюссельдорфа, а оттуда – в идиллическое поместье своего друга Фрица Якоби в Пемпельфорте, где он может отдохнуть от недавно пережитого «кошмара» в «уютном кругу» друзей и знакомых, которые не замедлили появиться, узнав о его приезде. Их общение, однако, омрачало чувство отчуждения, появившееся за годы разлуки. Даже по прошествии многих лет это отчуждение видится Гёте настолько глубоким, что он прерывает свое повествование и подробно описывает произошедшие с ним перемены, чтобы объяснить суть различий, которая, с его точки зрения, сводится к понятию «реализм». Ему всякий раз становилось не по себе, когда он замечал, что «мой реалистический взгляд на вещи не слишком радовал окружающих»[1100].

Что в данном контексте означает «реализм» или «реалистический взгляд на вещи»? Стремления и мечты прежних лет воплотились в жизнь, отчасти отрезвив, отчасти осчастливив мечтателя. «Томление, во мне заложенное, которому я в мои ранние годы, быть может, чрезмерно предавался, а потом старался в себе побороть, зрелому мужу было уже не к лицу и нисколько его не удовлетворяло»[1101]. Он тосковал по Италии – родине искусств. Он посетил эту страну, томление и мечты стали реальностью, он нашел искусство и через него довершил формирование своей личности. Гениальный порыв прежних лет соединился с некоторым усердием и эрудицией. Для собрания сочинений в издательстве Гошена он доработал произведения, много лет остававшиеся незавершенными. Это тоже усилило власть реальности, ибо фрагмент – не более чем потенциально возможная форма. По отношению к природе он тоже оставил в прошлом мечтательность и приступил к научному ее изучению. Другими словами, Гёте чувствует себя не просто реалистом по убеждению, но и человеком, который сам стал более реальным.