По Шпрее, к которой мы спустились от ресторана, сновали прогулочные кораблики с открытыми, а оттого и пустыми палубами. Когда какой-нибудь из кораблей равнялся с нами, Катрин умолкала и кивала мне – мол, подожди. Перекрикивать их ей было тяжело.

Говорили мы о разном. Я поинтересовалась ее мнением по поводу тех родственников высокопоставленных нацистов, которые отказались иметь потомство.

– Например? – уточнила Катрин, шмыгая красным носом.

– Например, Норман Франк, старший брат Никласа и сын гауляйтера Польши Ганса Франка. Или Беттина Геринг, перевязавшая маточные трубы. Как тебе кажется, это нормально?

– Эти люди сами себя наказывают за то, в чем не были виновны, и их искренне жаль. Вообще каждый должен решать для себя сам, хочет он иметь детей или нет, хотя… в такой особенной ситуации, когда люди считают, что им нужно прервать свой род, чтобы остановить фамилию… Это, на мой взгляд, такой же радикальный подход, что был у нацистов. То есть эти люди придают крови и ДНК решающее значение – почти как в Третьем рейхе. Они свято верят в генетику и в то, что их потомки непременно будут чудовищами. Я вот не верю, что кровь столь уж важна. Как и генетика. Как и грех поколений. Важно, кто ты сам, что ты делаешь, какие решения принимаешь, а не кровь.

Мне показалось, что она довольна тем, как сформулировала ответ, вовремя оборвав себя, чтобы не запутаться в собственных рассуждениях.

– Знаешь, – заметила я, – мне очень нравится, как четко во время нашего разговора ты разделяешь поколения: это «дети», второе поколение. Это «внуки» – третье. И так далее. И ты отдаешь отчет, что каждое поколение по-своему относится к проблемам своего родства с нацистскими бонзами. Как переживалось это «внуками»? Протест?

– Да, протест – это типичная история, которая случилась со вторым поколением. В 60-е. Это было время восстаний, конфронтаций. Много было протестов против родителей и конечно же дедов. «Внуки» хотели отделиться от семей, подчеркнуть, что они не нацисты, – при этом «внуки» не пытаясь даже разобраться, были их родители и деды нацистами или нет. Им не было дела до правды – они хотели не понимать, а осуждать. Думаю, что стало легче моему поколению, третьему, потому что возникла внушительная временная дистанция между нами и Третьим рейхом. И мое поколение могло задавать вопросы дедам и бабкам уже с позиции, а как такое вообще могло произойти, что случилось-то? Что заставило их принять в этом участие, может, какие-то карьерные возможности, к примеру? Или они чего-то боялись? Так много разных причин и мотиваций! Мне кажется, что узнать историю наших дедов крайне важно, чтобы избежать радикальных движений в современном обществе. Или появления новых форм нацизма и расизма. И сделать так, чтобы страшные годы в истории нашей страны не повторились снова.