Если только Манфред сможет выйти из дома…

Дверь открылась, и на пороге возникла пожилая женщина. Она мягко улыбнулась, по-старчески хихикнув, не без некоторого милого кокетства: «Здравствуйте! Я – Лизелотте Роммель» – и протянула сухую загорелую руку для приветствия.

Передо мной стояла типичная немка. Мне показалось, что фрау Роммель далеко за семьдесят. Судя по всему, Лизелотте и в юности не отличалась броской красотой, но она определенно была мила и трогательна. На ней была белоснежная хлопковая майка, поверх которой хозяйка дома надела темно-синюю хлопковую кофточку с изящным кружевом вокруг отточий пуговиц. На шею Лизелотте повесила кокетливые бусики из темно-синих кругленьких пластмассок.

На безымянном пальце правой руки Лизелотте красовалось простое широкое золотое кольцо: немецкие украшения зачастую вообще грубоваты. В кольцо был вделан зеленый камушек – совершенно точно не изумруд, скорее не самый дорогой нефрит. Похожее кольцо я позже заметила на руке у Манфреда, что утвердило меня в мысли о том, что мы – в доме образцово-показательной семьи, которая привыкла проповедовать традиционные ценности и теперь не мыслит своей жизни без них.

Лизелотте пригласила нас в дом, смущаясь и мило хихикая, наверное, от некоторого нервного напряжения. Она казалась несколько заполошной, но активной и деловой, и мне стало ясно, что Манфред Роммель – в надежных руках.

– Как себя чувствует герр Роммель сегодня? – поинтересовалась я, входя в дом вслед за хозяйкой и ощущая, что внутри нет кондиционера.

– Нормально, он молодец, – бодро ответила фрау Роммель.

Проследовав за Лизелотте, мы оказались в маленькой прихожей, потом – в небольшой проходной комнате. Стены ее были без обоев, зато все увешаны гравюрами в паспарту и простеньких рамочках, не согласующихся между собой. У окна – старинный деревянный шкаф, на котором красовались старые железные баварские пивные кружки.

Слева – деревянная лестница, ведущая на второй этаж. Мощные белые межкомнатные двери и белые косяки – в цвет стен и потолка. За одной из этих белых дверей, в гостиной, нас ждал единственный сын генерал-фельдмаршала Третьего рейха Эрвина Роммеля – Манфред.

Похож ли он на своего отца? Нет. Скорее он походит на огромного породистого пса, шумно дышащего и измотанного жарой. Несмотря на недуг, сгорбивший его некогда прямую спину, Манфред высок. У него огромная голова и тело под стать. И блестящие влагой карие глаза, скрывающиеся за линзами очков в тончайшей оправе. У Роммеля очень высокий лоб, над которым редеют распушенные щеткой пепельные волосы с густой проседью, – должно быть, Лизелотте поколдовала над мужем перед нашим приходом. Я также отметила про себя, что у сына гитлеровского любимца безупречно прямой нос, крупные уши, пожалуй, чуть великоватые ему, и безвольно отвисшие уголки губ – болезнь поселила на его лице гримасу Пьеро. Но стоило ему напрячь мышцы лица в попытке передать какую-либо эмоцию, как он становился по-детски милым и трогательным.