Уже через четверть часа нам с матерью позвонили из госпиталя и сообщили “неожиданную” весть: отец мертв, виной всему кровоизлияние в мозг, исходной причиной которого считают его ранение! Чушь! Мы с матерью поехали туда – труп уже был чист и лежал в морге. И чуть ли не в этот же вечер в Ульме начали набор солдат-пехотинцев для траурной церемонии прощания. Они должны были начинать тренировку государственных похорон. Трехметровый похоронный венок “от фюрера” уже был на подходе: он был заготовлен заранее.

Восемнадцатое октября 1944 года объявили днем народного траура. В Ульмской ратуше проходило прощание с отцом. Представителем Гитлера, приехавшим на похороны, выступил фельдмаршал фон Рундштедт, который, по сути, был одного мнения с моим отцом о ситуации в Германии. И он выступил с речью, которую очевидно заготовили для него. Моя мать приехала на похороны в сопровождении друга моего отца. Была зачитана телеграмма от Гитлера. И в качестве подходящей музыки была исполнена Heroica Бетховена. Тысячи людей плакали навзрыд, а я думал о том, что никто ведь ничего и не знает, – для них смерть моего отца произошла “по естественным причинам”, мол, он так и не оправился от ранений.

Позже я вернулся в свою часть. Дальше я служил в одной военной группе трудовых войск… Двадцатого апреля 1945 года, когда мы стояли в строю, когда было ясно, что война давно проиграна, еще звучали такие лозунги: “Вена остается германской, а Берлин вновь станет германским”. А мне было неважно. Я ждал до того момента, как американцы вошли в Ульм. И получив такое известие, я и два моих товарища помахали ручкой фюреру, простившись навсегда, и оставили свои карабины у одного крестьянского дома. Мы также оставили патронные сумки на тот случай, что кто-нибудь вознамерится умереть как герой. И ушли в ночь. Героически умирать за Гитлера мы не собирались.

Ситуация была такова, что 1-я французская армия прорвалась через Шварцвальд и стремилась на юг. Далее были американские войска и на севере – английские войска. Так что французы случайно оказались теми, кто арестовал меня в Ридлингене. Я не воевал с ними, ибо не хотел стать пушечным мясом в Альпийской крепости. И, кроме того, я подумал, что будет и бессмысленно, и глупо, если я пожертвую собою ради фюрера после того, как он убил моего отца».

Первое, что сделал Манфред после падения Третьего рейха, – рассказал правду про убийство отца. Он старался донести ее до окружающих как только мог. В 1946 году в Нюрнберге генерал-фельдмаршал ВВС, а также Верховный командующий вооруженных сил в Германии и Италии Альберт Кессельринг ответил на вопрос тюремного психиатра Леона Голденсона, правдивы ли слухи, что Гитлер приказал убить Роммеля? «Я думаю, это на девяносто девять процентов правда. Я слышал, что Роммелю дали возможность совершить самоубийство. Я слышал, что его сын тоже так говорил…»¹⁵⁴ Действительно, уже 27 апреля 1945 года в Ридлингене сын маршала в присутствии свидетелей сделал заявление об известных ему обстоятельствах смерти отца: