– Немцы? – изумился Зотов. – Откуда?

– Я знаю? – пожал плечами Карпин. – Просочились. Что делать будем?

– Может, в отряд за подмогой? – спросил Шестаков. – Я мигом. Мне медалю посмертную даром не надо, пущай Марков сам постарается.

– Маркова я предупредил в этот квадрат не соваться, – признался Зотов. – Придется выкручиваться самим.

– Господи. – Шестаков страдальчески закатил глаза. – Царица Небесная, ну за какие грехи?

– Решетова хочешь брать? – понятливо спросил лейтенант.

– Угу. – Зотов указал глазами на храм.

Умничка Карпин, не задавая лишних вопросов, ужом ввинтился в заросли терновника. Живы будем – надо лейтенанту памятник в бронзе отлить. Шестаков обиженно сопел за спиной. Росистая трава тихонечко шелестела, среди кустов торчали остатки старых фундаментов, изглоданных ветрами, дождями и временем. Туман рассеивался и полз по урочищу грязными лохмами, небо на востоке пронзила золотистая полоса, храм словно парил в предрассветной дымке, не касаясь земли.

Появление немцев добавило головной боли. Одно дело – втихаря отстрелять группу не ожидающих ловушки предателей, и совсем другое – схлестнуться с отрядом немецких диверсантов, натасканных драться в лесу.

– Осторожно, яма, – предупредил Карпин, обходя почти неразличимый, заросший травой и кустами провал, наполовину забитый сгнившими досками. Под каблуками затрещали осколки синего изразца. Зотов, уже заимевший немалый опыт падения в местные погреба, снова едва не сверзился в черную глубину, наступив на песчаный, предательски уползающий край. Метров через десять раскрыла пасть еще одна яма. Карпин, проходя мимо, резко остановился.

– Ты чего? – прошипел Зотов, ткнулся в лейтенанта плечом и глухо, угрожающе заворчал. Кровь ударила в голову, сдавила виски. Зотова повело. На дне ямы вповалку лежали окровавленные тела, наспех прикрытые ветками и сушняком. Торчали неестественно вывернутые руки и ноги, жутко белели мертвые лица. Покойники были совсем свежие, без следов разложения и гнилого душка. В глаза бросились знакомые желтые ботинки с толстой, усеянной гвоздями подошвой. Колька!

Зотов, тяжело, с надрывом дыша, инстинктивно схватил Мишу за локоть и сжал. Карпин скривился от боли, но руки не убрал.

– Побили ребят. – Шестаков стащил картуз с головы. – И кутенка нашего не сжалели. Любил я его, только показать не умел.

Зотова перехлестнула лютая, требующая немедленного выхода ненависть. Последняя надежда на счастливый исход осталась в этой залитой кровью, просмердевшей смертью и страданием яме. Решетов не оставил шансов, взял с собой партизан, заранее выписав им приговор. Смотрел им в глаза, похлопывал по спине, протягивал хлеба кусок, и они ему верили, командиру и своему в доску парню. Они не знали, что ведут их на бойню и на верную смерть, не от рук врага, а от рук бывших товарищей и друзей. Есть ли что-то на этом свете страшнее предательства? Разве только месть за него.