Тут сразу все стихли. Людям стало интересно, что ещё я натворил.
– Есть одно анонимное обращение. Но оно заслуживает доверия. Вот: «Преподаватель этики, И.А. Бунин, занимается сексом со студентами в своём кабинете. Прошу принять меры».
– Наверно, имеется в виду, со студентками? – спросил кто-то из зала.
– Тут написано: «со студентами», – холодно повторила Мария Петровна.
Я понял, кто был автором этой записки. И горько усмехнулся. Мне даже перестало быть стыдно, видимо, тут сработал эффект – клин вышибается клином. На меня свалилась такая гора позора, что я просто перестал его чувствовать.
– Это возмутительно… – произнесла какая-то преподавательница из зала. – Гнать в шею…
– У вас всё, Мария Петровна? – спросил Егор Мотельевич.
– Почти. Напоследок я хотела бы добавить замечание от себя. В позапрошлом месяце Иван Алексеевич явился в институт, обмочившись в штаны. Его видели студенты и я. Затем его тошнило прямо перед воротами. И совсем недавно, как мне стало известно, он пьяный спал на скамейке во дворике на виду у всех. Теперь всё.
– Иван, ты хочешь что-то сказать? – обратился ректор ко мне.
Что-то говорить в этой ситуации было совершенно бессмысленно. Я понуро покачал головой, мечтая, чтобы это поскорее закончилось, меня наконец уволили, и я бы сбежал в ближайший бар.
Тут Мария Петровна впервые взглянула на меня.
– Вот и конец, Иван Алексеевич. Всё тайное рано или поздно становится явным.
***
Вообще это выглядело, как изощрённая женская месть. Но я, конечно, понимал, что в случае Марии Петровны это невозможно. Месть для неё была чистой абстракцией, и к тому же не рациональным поведением. А она не могла вести себя нерационально. Значит, она вычислила, что моё увольнение – самое оптимальное решение в данной ситуации.
Честно говоря, я и сам так думаю. Она во всём была права, да ещё многого не знала.
– Коллеги, – повысил голос Егор Мотельевич, успокаивая зал, – перед тем, как голосовать, возможно, кто-то ещё хочет высказаться в связи с хм… случаем Ивана Алексеевича?
Руку поднял Иван Ильич.
– Я бы хотел. Можно?