Сил отвечать не было. Лёшка только кивнул.

Между пальцами что-то гладкое. Лёшка, насколько мог, опустил взгляд и понял, что гладит свой медальон – человечка, несущего ноль, захомутавшего великое ничто.

– Хорошо, – сказала Зарема и бросила короткий взгляд куда-то назад, через правое плечо. – Нужно продолжать. Мы должны закончить.

Как тебе это её «мы»?

Медленно, словно в рапиде, Лёшкин подбородок пополз вниз.

Ему безумно не хотелось снова лезть туда, к минотавру.

Ему безумно хотелось оказаться там, внутри.

А она почти научилась улыбаться.

Лёшка посмотрел туда, куда только что бросила мимолетный взгляд Зарема. Как будто что-то привиделось, но, посмотрев пристальней, она ничего не обнаружила. Но ведь Лёшка-то видит её. И продолжает видеть – темноволосая девчонка лет четырнадцати-пятнадцати с раскосыми глазами и странно перекошенным ртом, внутри которого отчетливо виднелись два ряда тонких и острых, словно шипы, зубов. Она смотрит на Лёшку, прямо в глаза. Распознать странную гримасу сложно, но Лёшка не сомневается – она именно улыбается. Или, вернее, пытается это сделать.

Эта странная девчонка тоже хотела, чтобы Лёшка открыл клетку с минотавром. Чтобы выпустил зверя из заточения. Они тут все надеялись на него одного.

– Я не смогу так, – слова вибрируют в воздухе, Лёшка не ощущает, как произносит их, они – словно материализованные мысли. – Мне не хватает сил, я не сумею сломать эту клетку. Нужно… «топливо». Больше.

Лицо Заремы – выражение на нём всё столь же решительное, взгляд остр, как только что распакованная бритва – снова появляется в поле зрения. Она кивает и смотрит куда-то в сторону. Похоже, она что-то там делает руками. Там, куда смотрит. На её лицо внезапно падает луч солнца, высветив профиль. Что это? На её веках и щеках сверкают капельки слёз?

Короткая боль в локте – Зарема ввела в вену последнюю дозу «синдина». Какое точное слово – последняя доза. В мире «синдин» не закончился, это только для него она последняя.

Сполох огней из окна бросился в глаза, засыпав реальность мириадами горящих углей. Лёшка больше ничего не видел и не чувствовал. Ничего, кроме Сети.

Пальцы легли на клавиатуру, но они не ощущают теплого пластика. Глаза смотрят на биоорганическую матрицу экрана, но ничего не видят. Ноль и единица, свет и тьма, пустота и её отсутствие – больше в мире нет ничего. Нет и никогда не было. Это мир Цифры. Это единственно правильный мир.

Они не догадываются – этот мир вообще единственный из возможных.