Поймет ли? Примет ли? Простит? Пэт не знала. Зато поняла, что не должна сдерживаться, а потому села рядом и долго рыдала, закрыв лицо ладонями. А Рус… а Рус через некоторое время обнял ее и прижал к себе.

Коммуникатор пискнул, сообщая о приходе очередного пакета сообщений. Пэт просмотрела их, тяжело вздохнула, нажала кнопку «удалить все», взяла поднос с чаем и отправилась в кабинет отца.

Поговорить?

Да, наверное, нужно.

Просто поговорить, потому что Кирилл — единственный на Земле человек, с которым Пэт позволяла себе быть откровенной. Заставила себя быть откровенной с тех пор, как поняла, что Деда нет и больше не будет, а держать все в себе трудно, почти невозможно. Заставила и получила в ответ не меньшую открытость. Увидела, что у Кирилла нет от нее тайн, испытала чувство благодарности и… И, наверное, сделала первый шаг на своем пути.

— Чай.

— Спасибо. — Грязнов захлопнул книгу и вытащил из кармана позолоченную коробочку. — Я не слышал, когда ты вернулась.

— Минут двадцать назад.

— Значит, увлекся… Как прошел день?

— Неплохо.

— Развлекалась?

— В основном.

— Слышала о покушении на Джезе?

Вопрос был задан ровным, абсолютно бесстрастным тоном, однако Пэт с трудом сдержалась, едва не вздрогнула, едва не раскрылась… Патриция не хотела рассказывать о своих приключениях в Занзибаре. Пока не хотела. Не готова. Не сейчас.

— Ага, слышала.

— Я видел запись. — Кирилл задумчиво повертел в руке коробочку с пилюлями. — Видел, как он вернулся на сцену, весь окровавленный… И слышал отзывы: люди потрясены его мужеством.

— Джезе настоящий пастырь.

— Согласен, дочь. — Кирилл вновь помолчал. — А я-то считал его крестоносцем.

— Он такой и есть. — Пэт усмехнулась. — Просто теперь до него дошло, что слово тоже может быть мечом. К тому же… не будь он крестоносцем, он бы не вернулся.

— Тоже верно. — Грязнов уловил настроение дочери, понял, что она по каким-то причинам не хочет обсуждать Джезе, и поспешил закрыть тему.