* * *

Ближе к вечеру он с удивлением понял, что заняться ему решительно нечем. Похороны были организованы, родственники оповещены. Даже изготовление эпитафии на памятнике отец уже оплатил, оставалось лишь указать дату смерти и подобрать текст. Он некоторое время напряженно думал, однако в голову лезли лишь патетические строки. Отец посоветовал бы: «Скажи правду, сынок». Но как в одном-единственном предложении уместить всю правду об этом прекрасном, иногда колючем и всегда непреклонно требовательном к другим и к себе человеке?

Ему снова вспомнились слова отца о жизни после смерти: «Вот вся моя религия: выполняй свой долг, не ожидая вознаграждения ни на этом свете, ни на том». Но можно ли написать такое в эпитафии? Он решил сократить цитату: «Выполняй свой долг, не ожидая вознаграждения». Да, отцу понравилось бы.

От этой мысли снова подступили слезы. Он позволил им пролиться, приучая себя к боли и пустоте в душе, осознав, что отец был единственным человеком в его окружении, кого он любил.

* * *

Он позвонил Нине Шмидт и отправился к ней, чтобы забрать ключи. Сиделка оказалась моложе, чем он представлял. На вид — чуть за тридцать, с угловатыми чертами лица и короткой стрижкой. Она произнесла слова соболезнования с неподдельным горем во взгляде. Она любила его отца, хотя, очевидно, он был не самым покладистым из ее подопечных.

От Нины Айзенберг поехал в трехкомнатную квартиру, окна которой выходили на речной канал. Отец купил ее много лет назад, задолго до выхода на пенсию. Сейчас, когда квартиры в Гамбурге заметно подорожали, она, наверное, здорово прибавила в цене. Айзенберг продаст ее, а деньги положит на вклады для своих детей. Но всему — свое время.

Его отец всегда был аккуратистом. Все в этой квартире свидетельствовало о том, что он подготовился к уходу. Письменный стол со старым компьютером был прибран. Книги в его кабинете — в основном юридическая литература и заключенные в кожаные переплеты годовые подшивки журналов — стояли в шкафах в алфавитном порядке. Лишь инвалидное кресло стояло посреди комнаты. Должно быть, здесь госпожа Шмидт и обнаружила тело сегодня утром.

Картина в манере экспрессионизма маскировала сейф в стене. Он знал шифр — год своего рождения. В сейфе обнаружил личные документы, старые монеты и конверт, подписанный аккуратной рукой его отца «Для Адама».

Кроме инвалидного кресла, в кабинете сесть было не на что. Айзенберг сел на единственный в квартире стул, стоявший на маленькой кухоньке, в которой Нина Шмидт, очевидно, часто составляла компанию своему подопечному, и дрожащими руками вскрыл конверт. Письмо было написано всего две недели назад.