– Я не хотела… я думала, что все закончится. А оно никак… мне нельзя было уходить отсюда. Здесь мой дом.

– Мы все исправим.

Все? Взмахом волшебной палочки? Или силой Родионовой воли? Мертвые восстанут и пожмут друг другу руки, потому что не было смерти, но лишь спектакль безумного режиссера.

– Я хотела уйти.

– Я ведь не спрашивал, куда ты уезжаешь. Я должен был, а не спрашивал. Это я виноват.

– Совсем уйти… ты бы пошел следом. И я подумала, что… что, если…

– Если она заведет любовника, а ты узнаешь о романе, то бросишь ее, – сказала Саломея. – Ты знала, что собой представляет Зоя. И сестра твоя…

– Двоюродная, – уточнила Викуша. – Но она хорошая. Она решила молчать. Всегда обо всем рассказывала, а тут решила молчать. Почему? Наверное, она меня любила. А я ее – нет. Мне стыдно.

– Что пошло не так? Родион сделал вид, что не знает о романе? Почему, Родион?

Опасно дразнить того, кто способен сломать шею, лишь сжав пальцы. И Саломея не сомневалась, что Родион вполне способен. Пальцы у него жесткие. А шея Саломеи – тонкая.

– Я тебя люблю, милая.

– Любит. Слышишь? И готов простить все. Измену. Убийство. Сумасшествие… Любовь – страшная вещь. Ты ведь тоже его любишь?

Молчание. Серп рисует полукруг.

– Конечно, любишь. Поэтому и пыталась сбежать. А он, глупый, не позволил. И сюда потянулся… Откуда у Таськи письма? Не из музея, правда?

– Тетины… тетя умерла. Остались вещи. Таська разбирала. Нашла. От бабушки еще. Я говорила, что здесь ничего нет… Не слушала. Она никогда меня не слушала. И никто вообще!

– Я слушаю. – Саломея пыталась поймать ее взгляд, но глаза казались пустыми. – Тебе пришлось ехать. Вспоминать. Ждать. Сложно было?

– Да.

– Но ты терпеливая. И хитрая. Ты отправила его на берег. Только его. Спасла от себя.

Кивок. И пальцы на шее становятся жестче. А в поясницу упирается острие ножа. Саломея не может обернуться, но она уверена – там нож.

– Зачем ты вернулся? – Вика глядит мимо Саломеи.