Светлый фон

– Ты ошибаешься! – я вскочил, потому как не мог терпеть, что он, дикарь, поносит имя Господа и обвиняет нас в том, в чем нет нашей вины.

– Ты ошибаешься! – я вскочил, потому как не мог терпеть, что он, дикарь, поносит имя Господа и обвиняет нас в том, в чем нет нашей вины.

– Не ошибаюсь, – Тлауликоли стал напротив меня. Он был выше и сильней, не говоря уже о том, что призвание мое не давало мне возможностей отточить воинские умения. – Я не ошибаюсь и могу отличить рану, полученную от камня, от раны, нанесенной мечом. Три удара. Сюда.

– Не ошибаюсь, – Тлауликоли стал напротив меня. Он был выше и сильней, не говоря уже о том, что призвание мое не давало мне возможностей отточить воинские умения. – Я не ошибаюсь и могу отличить рану, полученную от камня, от раны, нанесенной мечом. Три удара. Сюда.

Он коснулся живота.

Он коснулся живота.

– Сюда, – рука легла на левую сторону груди, а затем переместилась на плечо. – И сюда.

– Сюда, – рука легла на левую сторону груди, а затем переместилась на плечо. – И сюда.

– Ты лжешь!

– Ты лжешь!

Я готов был признаться в грехах совершенных, но по какому праву Ягуар обвиняет нас в смерти Мотекосумы?

Я готов был признаться в грехах совершенных, но по какому праву Ягуар обвиняет нас в смерти Мотекосумы?

– Это вы лжете и лгали с первого дня!

– Это вы лжете и лгали с первого дня!

Смех заставил нас обернуться. Педро, стоя на коленях, хохотал и хлопал себя ладонями по бедрам.

Смех заставил нас обернуться. Педро, стоя на коленях, хохотал и хлопал себя ладонями по бедрам.

– Вы оба… дураки… какие же вы дураки… верите… не верите… – Смех перешел в сиплый кашель, но Педро не замолчал.

– Вы оба… дураки… какие же вы дураки… верите… не верите… – Смех перешел в сиплый кашель, но Педро не замолчал.

– Убили его… конечно, убили… он нас всех подставил. Заслужил. Отпусти – что было бы?

– Убили его… конечно, убили… он нас всех подставил. Заслужил. Отпусти – что было бы?