– Да.
– Ваш отец не пожелал сказать мне ни слова, когда я был у него, так что теперь мы поедем во Френ вдвоём. Вместе с вами. И уже
– Он не знает, где она.
– Как вы можете знать это наверняка? Может, он солгал вам? Это будет, насколько я понимаю, не в первый раз.
Элоиза подняла голову.
– Перестаньте.
– Что перестать?
– Говорить о моих отношениях с отцом. Я знаю, что должна была посвятить вас в происходящее. Я должна была рассказать вам о нём, когда вы звонили вчера вечером. Но то, что произошло между ним и мной, – наши личные отношения, это
Они долго смотрели друг на друга, даже ни разу не моргнув.
– Он не знает, где она, – повторила Элоиза. – И в конце концов, вы могли бы и отследить её. Наверняка камеры видеонаблюдения рядом с тюрьмой записали, как мы уходили. Вы могли бы выследить её через камеры и тогда, когда она покинула ресторан. Разве камеры во Франции не на каждом шагу?
– Они уже изучают записи.
– Кто они?
– Мои местные коллеги. Французская полиция, – сказал Шефер, садясь в кресло напротив Элоизы.
В окне за его спиной она видела, как синие вспышки проблесковых маячков на полицейских машинах освещали входную зону через стеклянные ворота. Они все уже были там, когда она вернулась в отель: местная полиция, Интерпол. И Шефер. Они ждали её и, когда она наконец появилась, набросились на неё, как толпа цыганских детей. Агрессивные, властные. Требующие информации.
В вестибюле собирались люди, чтобы с любопытством заглянуть в лаундж-зону, где сидели они с Шефером. У распахнутой двойной двери в лаундж-зону стояли два офицера в форме, а менеджер отеля нервно топтался рядом с ними. Столь заметное присутствие полиции не делало месту хорошей рекламы. В городе, который за последние годы сильно пострадал от террористических атак, синие мигалки казались особенно тревожными.
Шефер склонился вперёд, сидя в кресле, и оперся локтями на колени.
– Ладно, – сказал он, хлопая себя по колену одной рукой. – Расскажите мне, что случилось. Что она вам сказала?
Элоиза положила руку на рюкзак Анны Киль, который лежал рядом.