Первое, что услышал, входя в дом, Лунин, был шум спускаемой в унитазе воды. Затем, уже гораздо тише, вода потекла в раковину, и, наконец, щелкнула, поворачиваясь, дверная ручка.

— А что вы тут делаете? — На лице хозяина дома появилась уже знакомая Лунину гримаса брезгливого удивления.

— В очередь стоим. В сортир. Неужто непонятно? — буркнул в ответ Зубарев, и, прежде чем Борискин успел произнести еще хотя бы слово, на его запястьях защелкнулись наручники.

В это же мгновение на лестнице послышались шаги бегущего вниз человека.

— Что вы делаете? Папа…

Борискин-младший бросился было к отцу, но был ловко перехвачен тут же накинувшим на него вторую пару наручников оперативником.

— Что, пацан, вольная жизнь недолго длилась?

Зубарев подтолкнул подростка в сторону гостиной.

Следующего отнюдь не дружеского тычка в спину удостоился Михаил Анатольевич.

— Располагайтесь, господа, — оперативник махнул рукой в сторону дивана, — беседа у нас с вами будет не шибко долгая, поскольку времени в обрез, но максимально для вас неприятная. Уж можете мне поверить.

— Кто бы сомневался, — опустив голову, проворчал Борискин-старший, и тут же был вознагражден звонким подзатыльником.

— Рот открывать будете только по моей команде! — рявкнул Зубарев. — Схема простая: я задаю вопрос, вы в темпе отвечаете. Первый вопрос — где Алина?

Автоматические ворота медленно поползли в сторону еще до того, как подъехавший «УАЗ-Патриот» успел развернуться и начал сдавать задним ходом. Как только автомобиль заехал во двор, стальная створка тут же поползла в обратном направлении. Несколько минут ничего не происходило. Затем вновь загудел электродвигатель. Показавшийся из ворот «патриот» свернул направо и, натужно набирая скорость, устремился прочь. Выехавший вслед за ним, как всегда, идеально вымытый и отполированный темно-синий «вольво» Кноля помчался в противоположном направлении.

«В штаб покатил», — сделал вполне обоснованный вывод наблюдатель и, выждав несколько секунд, рывком переключил рукоятку на первую передачу. Угнаться за шведским внедорожником на уже разменявшем второй десяток лет отечественном автомобиле было достаточно проблематично, однако еще более сложной задачей оказалось вести незаметное наблюдение на полупустынных улицах поселка и совсем пустых прилегающих к нему дорогах. Поэтому Колычев никуда не спешил, не видя в суете никакого смысла. В том направлении, в котором ушел «вольво», выезд из поселка всего один. Дорога тянется среди густой тайги около трех километров, затем разделяется. Если свернуть налево, то еще через пятьсот метров окажешься на стоянке перед штабом исправительной колонии, если продолжать ехать прямо по накатанной тяжелыми лесовозами колее, то в конце концов окажешься на дальних рубках — там, где несколько десятков заключенных валят лес, затем отпиливают макушку и ветки, после чего здоровенные бревна отправляются в колонию на переработку.