— Если, по-вашему, это что-то доказывает, то я начинаю понимать, почему у нас в колонии постоянно полная загрузка. — Губы Борискина искривились в презрительной усмешке.

— И, придя к тебе домой, — продолжил Вадим, — она что-то узнала от твоего сына. Узнала такое, что так спешно покинула твой дом, что даже забыла напульсник, который она почти не снимала вот уже два месяца.

— Ну, раз забыла, значит, снимала, — ухмыльнулся Михаил Анатольевич. — А потом она торопилась на занятия у репетитора, вот впопыхах и оставила.

— Вот именно, на занятия, — кивнул Зубарев, — только какие занятия, милый мой? Пианино! В клавиши пальцами тыкать! И никак этим самым делом ей без напульсника не получалось заниматься. Ну, может, и получалось, только результат был так себе, да и рука сильно болела. Ты, если мне не веришь, у сынульки своего спроси, а то он вон сидит бледненький, того и гляди язык проглотит. Что, Димасик, — оперативник навис над застывшим, словно в забытьи, подростком, — правильно я говорю?

— Что? — Дима непонимающе смотрел на Зубарева.

— Я говорю, рука у Алины болела сильно, — Вадим разговаривал с подростком в той странной манере, в какой зачастую обращаются к слабослышащим или иностранцам, — громко, делая после каждого слова внушительные паузы, — больно ей без повязки играть было. Верно?

— Верно. — Кадык на тонкой шее судорожно дернулся.

— Ну, вот видишь, — обрадовался Зубарев, вновь переключаясь на старшего Борискина, — еще одна улика в копилочку. Каждая вроде малюсенькая, но ведь суд у нас как судит?

Не дожидаясь ответа, оперативник выпятил грудь и назидательно произнес:

— Суд у нас судит по совокупности собранных доказательств. По совокупности, милый мой, улавливаешь?

— Доказательств чего? — Выстроенную Борискиным плотину невозмутимости, наконец, прорвало, и его возмущение вновь выплеснулось наружу. — Что вы пытаетесь доказать? Что дети дружили? Что мой сын был влюблен в эту девочку? Какое все это имеет отношение к тому, что Алина исчезла?

— Отличный вопрос, — нисколько не смутился Зубарев, — и, чтобы на него ответить, мы переходим к самой замечательной улике, можно сказать, жемчужине нашей коллекции — свидетельским показаниям.

— Ах, у вас еще есть и свидетели, — Борискин попытался изобразить саркастичную улыбку, но, поскольку левая половина его лица начала подергиваться от волнения, результат этой попытки вряд ли мог порадовать самого Михаила Анатольевича, если бы только кто-то догадался в этот момент поднести к его лицу зеркало, — и что же за люди, хотелось бы мне узнать? Где вы их ухитрились выкопать?