Я рухнул на колени прямо посреди бара.
Молил Бога, хотя даже не знал, что верю в него, молил пощадить ее.
— Лучше забери меня, — шептал я. — Меня.
Дидрик окликал меня по телефону, но я отключил его. Пальцы были скользкие от пота, когда я достал второй мобильник. Встал, ноги дрожали. Пожилая пара, сидевшая неподалеку, сделала попытку помочь. Я отпрянул.
Не подходите, думал я. Ради самих себя.
Борис ответил после второго гудка.
— Мартин, — сказал он. Казалось, он плачет.
Не помню, как я вышел из бара, просто неожиданно очутился на раскаленном тротуаре, под солнцем. — Прости меня, — сказал Борис по телефону. — Прости. Я потерпел неудачу. Она пропала, Мартин. Белла пропала.
42
42
Мы воображаем, будто нам известно, как мы отреагируем на нежданные удары жизни. Воображаем, будто нам известно, как мы поведем себя, если вдруг выиграем три миллиона в лотерею или если узнаем, что умрем в течение года либо умрет кто-нибудь из тех, кого мы любим. Но нам совершенно ничего не известно. Есть сценарии настолько немыслимые, что любая попытка предугадать, как мы их воспримем, попросту смехотворна. И все же мы пытаемся, снова и снова. Просчитываем самое худшее из мыслимого параллельно с самым фантастичным, что только можем вообразить, а потом говорим самые лживые слова, какие способен сказать человек:
— Случись такое со мной, я бы…
Стоя на тротуаре в Галвестоне, я узнал, что у меня похитили ребенка, которого я считал своим. Я не знал, по какой причине. Не знал, жива ли девочка. Единственное, что я знал точно: я умру, если с нею что-то случится. Часть меня умерла прямо там, на тротуаре. Ведь мы рождаемся с уверенностью, что мы сами и наши близкие и любимые бессмертны. По-настоящему ужасные и самые фантастичные вещи всегда случаются с другими. Это дает нам ложное чувство защищенности. Щедро выражая готовность отказаться от величайших успехов, мы воображаем, будто заключили союз и с Богом, и с дьяволом. Пусть мы никогда не получим величайших даров, но и тяжелейшие утраты никогда нас не постигнут.
А потом что-нибудь случается, показывая нам, что никакого союза нет, что он существовал лишь в нашей фантазии. И тогда все рушится. Мир меняется прямо на глазах, становится менее предсказуемым, а потому более опасным. Прежде темное оборачивается угольно-черным. Прежде белоснежное — грязно-серым. Страх, сжимающий сердце, когда мы смотрим в лицо смерти, никогда уже не ослабляет хватку.
Из отеля выбежала Люси. Она вернулась в бар, и тамошние посетители рассказали ей, что видели.