— Ну как сказать доверял… Я…

— Ты думал, что вы заключили сделку. К сожалению, Дидрик не выдержал напряжения. Понял, что я рано или поздно все узнаю, позвонил и все рассказал. Что ты приходил к нему и нашел Мио. Печально, не правда ли?

Печально, вот как.

Он надел темные очки, смахнул что-то с рукава пиджака. Очевидно, собрался уходить. Но мне требовался ответ на еще один вопрос:

— А Мио? Что случилось с ним?

Винсент устремил взгляд в какую-то точку далеко позади меня.

— Кажется, это вечный вопрос, а? Что случилось с Мио?

Он отвернулся и пошел прочь.

46

46

Понемногу смеркалось, когда я сел в машину и в последний раз поехал на старый нефтепромысел. После встречи с Винсентом я провел в гостинице лишь около получаса, лежал на кровати. Некому позвонить, некого попросить о помощи. Имя Джоша Тейлора мелькнуло в голове как возможный вариант, но я не рискнул нарушить полученный приказ. Иначе Белла и Люси погибнут. И мне придется прожить свои последние часы с сознанием, что убил их я.

Может, позвонить Люси? Просто чтобы сказать “привет” и поблагодарить за все. Я хотел услышать перед смертью ее голос. Только и всего. И наверняка ведь каждый обреченный на смерть мужчина и каждая женщина имеют право на последнее желание? Однако я пришел к выводу, что это желание никуда не годится. Вероятность, что, услышав от меня, что я еду на собственную казнь, Люси не отреагирует способом, который будет стоить ей жизни, представлялась ничтожной.

Страх — самое ужасное, что только может быть. Большинство людей употребляют это слово совершенно неправильно. Страх — сила, столь же могучая, как водный поток, прорвавший плотину. Его не удержишь, не остановишь. Ни один человек в здравом уме, зная, что умрет, не встречает свой последний час в спокойствии. Я всегда знал, что люблю жизнь. Даже когда все летело в тартарары — как в первый год после гибели моей сестры, когда я поспешно и без большой охоты стал отцом, — радость жизни не уменьшилась. Она присутствовала постоянно, в любой миг. Никогда я не думал о смерти как о решении своих проблем. И страх, который владел моим телом и духом в эти часы после расставания с Винсентом, не походил ни на что, с чем я когда-либо сталкивался. Вплоть до той минуты, когда мы оказались лицом к лицу, я в глубине души верил, что сумею договориться и выберусь из этой передряги. Найдется ведь что-то, что я смогу сказать или сделать, чтобы все исправить. Но теперь я понимал, что это не так.

Возврата нет.

И пути вперед тоже нет.

Когда я садился в машину, меня бил озноб. Лишь спустя несколько минут я более-менее взял себя в руки, завел мотор и отправился в путь. Помню, я плакал и вовсе не считал это зазорным. Людям, которые знают, что умрут, можно делать что заблагорассудится.