– Я скоро умру, – сказал вдруг Исаак.

Идите к чёрту Четыре года назад…

Идите к чёрту

Четыре года назад…

В момент смерти мне двадцать пять лет, мой вес семьдесят два кило, рост – сто восемьдесят три сантиметра. Иными словами, хорошо сложенное дитя в состоянии неконтролируемого клеточного роста, из-за которого клетки-вредители поражают окружающие ткани.

У меня рак. Опухоль в мозгу, которую нельзя удалить. Продержусь еще пять лет. Если повезет.

В момент, когда жизнь кончается, гаснет огонь в глазах, и я понимаю, что отныне лимб – моя новая среда обитания, я сижу в мягком кожаном кресле и слушаю голос одного из лучших онкологов Швеции.

Надежды нет. Может быть, три года на нейтральной полосе без будущего.

День за днем жить в стране, где активно интересоваться чем-то – значит плевать против ветра.

– Мне очень жаль. Я ничего не могу сделать, – говорит онколог, у которого больше полумиллиона долгов по студенческим займам, но которого в доме на Вэрмдё ждет семья.

Опухоль злокачественная, и удалить ее нельзя.

– Конечно, мы можем предложить химиотерапию, но…

– Спасибо, не нужно. – Я встаю и прощаюсь с самым никчемным онкологом Швеции.

Примерно за две недели до этого… Или за три недели?

Время хаоса.

Дни, которые я проклинаю.

Жизнь столь же бесконечна, сколь вечно искусство; я встретил Йенса в баре Сёдера. Наши глаза говорят на одном языке, мы беседуем весь вечер, а потом отправляемся к нему домой; он рассказывает о своей жизни, о том, каково быть полицейским и каково быть братом – и не иметь сестры. Мы говорим так долго, что на следующий день ему приходится взять больничный, и мы говорим еще две недели, а потом приходят результаты обследования.

Рак.

«Рак» – значилось в результатах анализов, которые теперь следовало оплатить. Счет, который приходит, когда человеку суждено пережить всепоглощающую влюбленность.