Исаак вернулся с большой картиной.

– Я работал не покладая рук, – объявил он.

– Вот чёрт… – Хуртиг услышал, что его голос готов сорваться.

Надо выбираться отсюда как можно скорее.

– И особенно доволен портретом.

Исаак отошел к проигрывателю и выбрал пластинку. Нажал на кнопку, и в динамиках снова затрещало.

Спокойная фортепианная музыка. Такая фальшивая, что это слышно даже человеку с плохим слухом.

Хуртиг узнал ее, а когда услышал голос – все понял.

Это запись с кассеты Голода.

Исаак снова уселся в кресло и холодно посмотрел на Хуртига.

– Двадцать седьмое декабря. Эта дата тебе о чем-нибудь говорит?

Хуртиг понял, что изображать неосведомленность бессмысленно.

– Да. Это мой день рождения, – сказал он, понимая, что жить ему осталось двадцать семь минут и двенадцать секунд.

Айман Южная больница

Айман

Южная больница

Морфин блокировал сигналы в мозгу, которые отвечали за остроту чувственных впечатлений, и мозг для компенсации высвобождал бессознательное. Айман видела перед собой ту русскую куклу. Внешней оболочкой была женщина по имени Айман Черникова, переплетчик, опрятная библиотекарша.

Она все глужбе и глубже погружалась в себя. Раскрывала матрешки одну за другой, отпуская бессознательное на свободу.

Грудной ребенок глубоко внутри был ее братом. Айман знала, что он сделал, и вскоре она уже не думала о себе.

Она думала о Ванье. Начинала узнавать Ванью, так похожую на нее саму и совершавшую те же ошибки.