— Жена придет с работы — выметет.

— Ну, бывай здоров!

Артемий поглядел по сторонам, вспоминая, где же была дорога в Горицкий бор — вроде и нет дороги, а там, где раньше проходила, бараки стоят. Двинул наугад, по памяти, но мест не узнать, от старого сосняка одни пеньки, новый же еще не нарос, так, кое-где отдельные деревца, и то песком заметенные. Никаких примет не осталось! Вместо проселка узкоколейку проложили и по ней куда-то паровозики пыхтят, только не лес везут, а пни, из земли выкорчеванные, должно быть, на смолзавод, смолу гнать.

Артемий встал на узкоколейку и пошел по шпалам. Но что такое, идет-идет — нет бора! Уж более трех верст отшагал, а впереди желто-красноватое марево и пыльный ветер — глаз не открыть. Железка петляет, змеится по голым песчаным увалам, лишь кое-где сучья торчат с желтой хвоей да растение такое — саксаул — растет.

Невиданное дело, подумал, верно, заблудился я и в другую сторону ушел.

Вернулся опять к Горицам, глянул, где солнце заходит, как река течет, и без дороги, по памяти, пошел бор искать.

Да что же это — опять песок, красное марево, ветер да саксаул.

Неужто спилили Горицкий бор, а вернее, с корнем вырвали, потому как и пней не видать?

Кое-как, по колено утопая, поднялся Артемий на самый высокий увал, глянул вокруг: на сколько глаз брал, одни свежие барханы лежат и вьется песок над гребешками. Внизу вроде белый, а сверху алый, будто кровью полит…

Пустыня вернулась!

Вспоминая бабку Багаиху, несколько часов бродил он между увалов, силясь сыскать заповедное место, где когда-то земля расступалась и крест лежал. Да где там сыщешь, если обнажились текучие пески и пошли снова гулять и пересыпаться?

Не уберег Горицкий бор, и где они теперь, божьи врата?..

Сел Артемий на вершине бархана спиной к ветру и так до утра просидел. Вокруг песку намело чуть ли не по горло, а ему вылазить не хочется — лучше пусть засыплет с головой, коль не исполнил завета. Эх, почему же Василиса знака не подала, что бор вырубают? Сбежал бы из лагеря и не дал, никого бы не подпустил…

И только так подумал, глядь, кто-то бежит по песчаным увалам — то покажется, то пропадет. Скоро на бархан взобрался сын Ивана Пивоварова, который теперь в его избе жил, и кричит издалека:

— Дядя Артемий! Дядя Артемий! Что же ты не сказался! Я-то ведь не мог признать тебя, поскоку мал тогда был…

Упал возле Артемия, отдышался.

— Пойдем домой, дядь Артемий! Что же ты здесь в песке сидишь?

— Не пойду, — говорит он. — Здесь мое место.

— Да ты не обижайся, дядя Артемий!

— А отчего сверху песок красный?