Возбужденный таким предположением, он долго бродил по каменным плитам, пока они окончательно не остыли и не начали леденить ступни.

Проспав целый день, он бодрствовал всю ночь и заснул лишь на восходе, когда верхушка пирамиды загорелась, будто красный китайский фонарь. На утро он обнаружил, что его пиджак, пыльный и измятый в железной коробке машины, несмотря на запрет, был отчищенным и отглаженным: он не слышал, кто приходил, когда, и в первую очередь проверил карманы — пеленка и удостоверение лежали на месте…

За гостями тут ухаживали, как в лучших отелях…

Набросив на плечи мешковину, Самохин вышел к озеру. Безлюдный поселок на белесой земле напоминал сейчас огромную детскую песочницу, где после вчерашних забав остались забытые игрушки и оплывшие строения. Картину дополняла пестрая дворняга, бегущая среди пирамид по своим собачьим делам. Она изредка останавливалась, тщательно обнюхивала углы, после чего поднимала лапу и трусила дальше. Возле таганаитовой, стоявшей на отшибе, собака вдруг резко встала, насторожила уши и сначала заскулила, а потом завыла по-волчьи, вскинув морду к небу.

В тот же миг возле нее возник охранник, замахнулся рукой, и пес в испуге скрылся в лесу.

Может, в пирамиде сидел ее хозяин? Или это кладбище Тартара, гробница, куда хоронят мертвых молчунов? Ведь не зря говорят, собаки воют к покойнику…

Искупаться Самохин не успел, поскольку увидел сестру, спешившую к нему напрямую, через песочные газоны. В этом молчаливом покое всякий бегущий вызывал тревогу. Приблизилась она уже шагом, видимо, намеревалась опять скрыть возбуждение, однако надеть маску холодного спокойствия ей не удалось, в глазах поблескивал испуг, и дышала она чуть запаленно, так что слипались тонкие крылышки носа.

Монахиня снова ощупала желудок, подержала холодную ладонь у него на животе и показала знаком вернуться в пирамиду. Поднимаясь по ступеням входа, Самохин увидел разгуливающего по плитам мужчину, как показалось, в униформе Ордена Молчащих, но с очень знакомой квадратной фигурой. Гость повернулся на звуки шагов и скрипуче-нудным голосом Баринова произнес:

— Доброе утро, Сергей Николаевич…

Режимник всегда возникал неожиданно и в самый неподходящий момент, но тут превзошел самого себя, поскольку он, как привидение, органично вписывался и в стены бывшего костела, и тем более, пирамиды — эдакий воскресший из мумии фараон. И был он не в своем вечном пиджаке, а в спортивном костюме и бейсболке, надетой козырьком назад, которую Самохин принял за скуфейку.

Пока он лихорадочно соображал, пытаясь объяснить это внезапное появление, Баринов легко привел его в чувство и тут же шокировал еще раз.