— Стоп, Танечка, стоп, — прошептал Базотти. — Ты слишком, слишком много знаешь. Еще чуть-чуть, совсем чуть-чуть, и ты все поймешь сама, без моей помощи. Однако ты приехала сюда — значит, я должен рассказать.

Он медленно выпил вино и вновь наполнил бокалы. Татьяна осушила свой залпом, едва перестала говорить.

— Это позор моей жизни, — произнес наконец Дедушка. — Постыдная тайна, которую я не открывал никогда и никому. Ты будешь первой. И после того, как узнаешь все, наша совместная работа станет нереальной. Быть может, ты не станешь работать против, но из службы ИКС наверняка уйдешь. Сегодня я хочу быть до конца откровенен с тобой.

Он снова помолчал.

— Я просто люблю тебя, Татьяна. Люблю давно, так давно, как ты и представить себе не можешь. Я видел тебя во сне еще в Неаполе и на Сицилии задолго до твоего рождения. Я мечтал о встрече с тобой, когда ты еще совсем ребенком покоряла сердца поклонников на катках всего мира. Я мечтал о любви с тобой все эти долгие годы. Но где был я и где была ты? Мне восемьдесят семь лет. Тебе — тридцать два. Скажи, ты способна увидеть во мне мужчину? Честно скажи!

— Да, — ответила Верба.

Она говорила честно. Она видела в нем мужчину и восемь лет назад, здесь же, в Майами, и позже — в Неаполе, и еще позже — опять в Майами, и на всех общих сборах, включая Зелену Гуру, где она просто элементарно угадала, прочла его мысли.

— Тогда я прошу тебя, Татьяна. Полюби меня. Хотя бы на одну ночь. Сегодня, сейчас. Потом это будет невозможно. Я знаю. Сегодня — последний шанс. И я расскажу тебе все. Тогда любви не станет. И я смогу умереть.

Он говорил это, стоя перед ней на одном колене и держа в руках ее ладонь. Потом поднялся и сел, закрыв лицо руками.

«Ну что, утешать старика? Да нет, ему это сейчас не нужно. Лучше наоборот — погрубее и попроще, как с ровесником. Давай, чува, вспоминай молодость. Нынешняя смена у „Интуриста“ небось и не мечтает о таких клиентах. Давай, ласточка, счастливую улыбку, влажный блеск в глазах — и вперед!»

— С чего начнем, солдатик? — игриво поинтересовалась Верба.

— Станцуешь? — спросил Базотти, буквально замирая от предвкушения.

— Запросто, — сказала Татьяна.

— Тогда подъем. Сейчас будет музыка. Я тут специально приготовил.

И, когда грянули первые аккорды, она начала танцевать. Только совсем не то, что хотела. Музыка была сильнее ее.

Как исполнять эротический танец-стриптиз, Татьяну учить было не надо. Она бы сама кого хочешь научила. Но музыка… Это была мелодия зацепинской «Песенки о медведях» в той самой аранжировке восьмидесятого года. Виталий Иваныч Крайнев пустился тогда на уникальный эксперимент: они сделали показательный номер вчетвером: Чистякова — Снегов, Лозова — Ковальчук. Как они работали над этим номером! Сколько души вложила в него Эмма Борисовна! А какой восторг был у публики! И какой восторг — еще больший, безудержный, юношеский восторг — испытывали они сами! Больше никто и никогда в мире не делал такого. Никто и никогда.