— Но ведь у него были эти… как их… принципы?! — не соглашался Бурик ни со Стасом, ни с Вовкой.

Стас почесал нос. Потом зачем-то взял со стола дискету, пощелкал клапаном и положил на место.

— Знаешь, ты удивишься, но не все в этой жизни стоит принципов. Особенно если на карту ставится жизнь близких… — Стас вздохнул и добавил. — И вообще, жить нам приходится не с принципами, а с людьми.

Повисла пауза. Вовка первым нарушил молчание.

— Кто-то сказал, что никакого «…А все-таки она вертится!» Галилей не говорил.

Стас покачал головой.

— История — это миф. Когда ты был таким, как Добрыня с Буриком, я пытался тебе это доказать. Ты не верил. Теперь веришь?

— Теперь верю… — ответил Вовка.

— И я верю! — сообщил Бурик.

— И я! — догнал его Добрыня.

Вовка улыбнулся и взъерошил обоим мальчишкам волосы.

— А он сейчас еще есть, этот поезд-призрак? — спросил Бурик. — Ведь череп из него вынесли.

— Не знаю, — ответил Вовка. — Тогда он просто уехал и все. Может и есть.

— Есть, конечно, — усмехнулся Стас. — У Андрея Щербакова дома на серванте паровозик стоит игрушечный — от детской железной дороги остался. Его заводишь, пускаешь на пол, он минуты две бегает как обкуренный, и куда-то пропадает. А во время ужина вдруг появляется на кухне из-под плиты. Все орут, что это мышь. Черненький такой мышь… И прыгают на табуретки с ногами.

Мальчишки захохотали.

— Ладно, — сказал Вовка. — Пойду сооружу что-нибудь к столу.

— Класс! — обрадовался Добрыня. — Я как раз лопать хочу. И Бурик тоже. Да, Саш?

— Ага… — Бурик провел рукой по животу. — Неплохо бы.

Вовка отправился на кухню.

— Вымойте руки, — сказал Стас. — И уши не забудьте.