Олег с притворной грустью протянул:

— Что поделать, судьба у нас такая…

Павел махнул рукой:

— Да ну вас! Вам все шуточки… Ну какие у меня могут быть отношения с Виленой?

Олег с отчаянием ухватился за голову, закатил глаза, и с надрывом вскричал:

— Это, каким же надо быть кретином, чтобы не заиметь отношений с такой девушкой?! И ты хочешь, чтобы мы поверили, будто ты кретин?

— А идите вы!.. — и Павел бросился к выходу.

Душистый ветер, напоенный запахом талого снега, горечью набухших почек, бросил ему в лицо пригоршню дождевых капель. Он подставил лицо дождю, ветру, ловя капли губами, и неожиданно для себя, с какой-то бесшабашной решимостью проговорил:

— А вот сейчас пойду и скажу: Вилена, завтра пойдем подавать заявления…

Он остановился, обескураженный. Нет, это как-то не так должно быть. Надо сначала про любовь… Но тут подумал, что про любовь говорят нежно, ласково. А как он обратится к Вилене? Леночка? Нет, не годится, ее так Гонтарь называл. Вилочка?.. И сам расхохотался от нелепости этого слова. Смех-то и привел его в чувство. Боже! Она еще и первого курса не окончила, а у него с диссертацией сплошные неясности. Стоит ли громоздить сложности с женитьбой? К тому же, кроме взглядов ничего не было, а все разговоры велись только об учебе.

Подняв воротник куртки, он зашагал прочь от все еще светящего окнами Университета.

Воспоминания прервались, когда закончился чай в чайнике. Выглянув в окно, Павел подумал, что вся эта подготовка должна разразиться нешуточным катаклизмом. Как бы он не помешал задуманному… А поскольку до четырех часов было еще полно времени, он пошел в спальню, и засел за пишущую машинку.

Удар грома, казалось, прогремел над самой крышей, Павел аж подскочил от неожиданности, поглядел в окно; катаклизм, наконец, начался, ливень лил такой, что не было видно домов, стоящих на противоположной стороне улицы. Павел подумал, что если еще случится парочка таких дождей, то первые грибы могут появиться в июле. Впрочем, такие ливни обычно идут над небольшой территорией, над центром города вполне может светить солнце. Под шум дождя работалось и вовсе хорошо. Он с трудом заставил себя оторваться от работы.

Не спеша, пообедав, он в три часа вышел из дому и поехал в Университет. На улице уже светило солнце, было свежо и приятно пахло молодой тополевой листвой. Дождь прибил уже начавший лететь тополиный пух, и он не лез назойливо в нос и глаза. В центре города на асфальте блестели лужи, кое-где еще бежали ручьи к водостокам. Знатный дождичек прошел… Выйдя из автобуса, Павел зашел в ближайший магазин, купил бутылку дагестанского коньяка. В прохладном полутемном вестибюле Университета сердце тоскливо сжалось; сколько воспоминаний связано с этими стенами, со старым скрипучим паркетом, сколько надежд тут осталось… С еще большей силой накатила злость на Гонтаря, и исчезли последние сомнения, в том, что это он стремится убить Павла. Он ведь всегда был собакой у печки, а быть ректором престижного Университета, к тому же котирующегося чуть пониже МГУ, это не шутка. За такое тепленькое местечко и десяток писак положить не жалко…