К чести Сенса, своё место в потоке он занимал вполне заслуженно. Три сломанных ребра, трещина в левой бедренной кости, надломы обоих предплечий, перелом трёх пястных костей и двух пальцев на правой руке. Всё это сбрызнуто бесчисленным количеством ушибов разной степени тяжести там, где руки не успевали закрывать туловище от соприкосновений с железной арматурой.

Навещать Сенса, скованного гипсовым коконом и «приплющенного» обезболивающими, казалось Лазарю пустой тратой времени. На трагический пересказ Дары о том, что довело Сенса до жизни такой, главный герой истории реагировал вяло. В лучшем случае оглядывал друзей пьяными глазами и слабо улыбался, изредка вставляя нечленораздельные звуки. Судя по тому, с какой охотой он шёл на контакт, ораторские способности Аймы и сговорчивость старшей медсестры не вызывали в нём ничего, кроме грусти по украденным двадцати минутам сна – здесь они с Лазарем совпадали во мнениях.

Единственным, что удерживало Лазаря в палате, была сама история. Его буквально разрывало от нетерпения сопоставить события в яви с драмой, развернувшейся на берегу безымянной реки внутри инсона Ника. Все свои догадки по этому поводу он решил на время придержать.

По словам Дары, сначала всё шло по плану. Как и было условлено, она позвонила Нику и назначила встречу на шесть вечера в коттедже. Ровно в шесть Ник стоял на крыльце и давил пальцем на кнопку звонка. Дверь открыла баба Ната – специально приручённая бабулька, согласившаяся сыграть эту маленькую роль исключительно из чувства глубокой симпатии к Инь и Ян. Всё, что от неё требовалось – сообщить Нику, что «Сонечки ещё нет дома», но не приглашать подождать внучку дома.

В машине Ник проторчал больше двух часов. Всё это время Айма следила за его состоянием из окна второго этажа. То, что она оттуда видела, Дара пересказывала с нотками сострадания в голосе.

Каждые пятнадцать минут Ник выскакивал из машины на середину дороги и жадно выкуривал сигарету, задумчиво щурясь вдаль. К исходу второго часа сигареты кончились. Тогда он стал выпрыгивать на улицу просто так, чтобы померить шагами дорогу, поминутно вглядываясь в горизонт. Когда во время одной из таких вылазок на водительской дверце «Нивы» осталась глубокая вмятина от ботинка, Айма поняла – клиент достиг кондиции.

Дальше тоже, как по нотам. Белая «шестёрка» Сенса подъехала к дому в половине десятого. В течение пяти следующих минут из машины никто не выходил, но двигатель продолжал работать. Потом он заглох, дверцы открылись, и Сенсор с Дарой одновременно вышли наружу, лучисто улыбаясь друг другу через крышу. На улыбках Лазарь особенно заострил внимание, режиссируя эту маленькую пьесу. Они-то и стали для Сенсора роковыми.