— Тогда скажите, почему я до сих пор не разбил ваше сердце?

В ночной тьме облик женщины принял опасный хищный оттенок.

— Потому что я вам его не открыла.

Сен-Жермен как-то слабо, болезненно улыбнулся.

— Вам доводилось пережить боль потери? — прошептала она, завороженно глядя в синие глаза алхимика. — Это не похоже на рану. Наши раны зарастают, шрамы бледнеют и отскакивают сухими ошмётками, но боль… Она никуда не уходит. Потому что настоящая любовь случается редко. Некоторые люди меняют течение нашей жизни. И мы за них боремся, пытаемся удержать во что бы то ни стало… а потом хороним, оставляя жалкие крохи воспоминаний.

— И тот ваш друг из их числа?

— Он больше, чем друг. Он мой протеже. Моё творение.

— Надеюсь, не такой, как Феникс?

Виктория с интересом отнеслась к замечанию.

— Он похож на море, — выдохнула фрау Морреаф, наблюдая за движениями волн, несущих яхту. — Неукротимый, когда дует ветер перемен, и покладистый, когда солнце освещает ему дорогу.

— Пусть не думает, что иллюминаты — чистое зло, сидящее на вершине общества.

— А заговор против Ирана? Финансовая олигархия снова решила обогатиться на войне, как тут не думать…

— Вы говорите о подстроенных убийствах детей рахбара?

— Для чего вообще нужен был этот цирк? — Виктория горько усмехнулась. — Хотели спровоцировать власти, заставить их первыми разжечь конфликт?

— А как насчёт оружия нового образца? Ваш друг ничего об этом не рассказывал?

— Что за оружие?

— Получше ядерного. Изобретено в Иране. За раз сжигает континент. Ох, не завидую я Америке…

— Но причём тут дети?

— Только у рахбара есть право принимать решение о применении или уничтожении такого оружия. Гарибы должны были извлечь урок. Сперва похоронить детей, а после…

— Узнав, что дети живы, они сделали бы всё, чтобы вернуть их, — заключила Виктория. — Иллюминаты хотели сыграть на чувствах безутешных родителей, чтобы лишить вражескую страну ядерного потенциала!