— Если ты такая «красная», так чего ты живешь с нами? Иди к своим друзьям, к оборванцам, которые едят с ножа и подвязывают себе салфетки.

Этель, опустив голову, глухо ответила:

— Ты права, мама. Тот, кто так думает, не должен был бы ни одного дня оставаться в этом доме. Но у меня не хватает сил.

Она разрыдалась и выбежала из комнаты.

Миссис Брайт присела. Бросив взгляд в большое стенное зеркало, она с ужасом заметила, что под влиянием этих мыслей она наморщила лоб. Боже сохрани, этого нельзя делать, от этого делаются морщины! Она начала старательно разглаживать лоб тонкими белыми пальцами. Затем она снова опустилась на кушетку, чтобы полежать еще полчаса. «Покой, гармония, красота — они так же необходимы для жизни, как телесная пища, — подумала миссис Брайт, — нельзя никому никогда позволять нарушать их».

Но бедной женщине не суждено было на это раз отдохнуть как следует. Дверь стремительно открылась, и в комнату влетела Этель, смертельно бледная, с расширившимися от ужаса глазами.

— Мама!

— Что тебе нужно? — вспыхнув спросила миссис Брайт. — Неужели ты не знаешь, что когда я отдыхаю никому нельзя заходить ко мне.

Только теперь она заметила, что Этель дрожит всем телом и что у нее зуб на зуб не попадает.

— Что с тобой? Ты больна?

— Мама, я его опять видела.

Розовые щеки миссис Брайт стали бледнее, но ее синие глаза строго посмотрели на Этель.

— Кого?

— Его, мама, ты знаешь.

— Кого? — подчеркнуто холодно, повторила миссис Брайт.

— Дядю Джона.

— Этель, ты с ума сошла!

— Может быть! — в отчаянии крикнула девушка. — Но ведь я уже раз видела его, в Таллахассе, два месяца тому назад.

— Ты видела какого-то старика, похожего на дядю Джона. Припомни-ка: мы мчались в автомобиле, и ты не имела никакой возможности хорошо разглядеть старика.

— Тогда — может быть, но сегодня я видела совершенно отчетливо, он сидел на скамейке в парке.