Я аккуратно вытащил из внутреннего кармана увесистый сверток, развернул тряпицу и продемонстрировал комсомольцу ритуальный нож.

Аутэм!

– Вот тут, на гарде, смотри, – постучал я ногтем по выдавленному в металле рисунку, – та самая пентаграмма с объемными гранями, которую ты пытался воспроизвести по памяти. Ведь это так… Жрец?

Виктор Анатольевич грустно усмехнулся:

– Ну вот, другое дело. А то «вы» да «вы», мне аж неудобно. Не такой уж я и старый.

– Не такой, – согласился я. – Рассказывай.

– Что рассказывать?

– Рассказывай, как докатился до такого. А потом подумаем, как дальше с тобою быть.

Он тяжело вздохнул:

– Слушай, можно я не буду вставать? Ногу, понимаешь, вчера подвернул, когда…

– Драпал из подвала.

– Вообще-то… А! Можно и так. Темень там…

– Да лежи. Что я, зверь какой?

– Ну… судя по тому, что я вчера видел. Не зна-аю.

– Короче, Склифосовский. Не обо мне речь. Я внимательно слушаю.

– Ну, что ж… рассказ, наверное, коротким не получится.

– Я не тороплюсь.

– Тогда лады! Во всем виновата… ты не поверишь – Олимпиада-80!

Да уж.

История вышла и правда долгой. Тут он не соврал.