- Это…

- Кровь. Думаю, здесь больше, а там вон, что дотекло… раньше на драконов охотились.

- На это вот… охотится? – Томас был настроен скептически.

- На китов ведь до сих пор. Выходят с гарпунами…

- Киты огнем не плюются.

- Драконы тоже  не всегда могут… - я огляделась и, закрыв глаза, сделала вдох. Я не знаю, что происходило со мной, откуда взялся этот дар, больше похожий на проклятье, из нашей ли с матушкой крови, о которой она так спешила забыть, или после той болезни.

Или волей высших сил.

Но если я слышала людей, то неужели не поняла бы дракона?

Мы ведь знакомы. Там. Во сне, который так походил на явь. Мы ведь летали, поднимались к самому солнцу, а потом падали вниз, вместе. И почти коснулись моря.

Я должна понять.

Я… хочу.

И смогу.

И стою. Слушаю. Дышу. Я ощущаю запах крови, и вижу, как камень перестает быть камнем. Она темная, жидкая и тягучая. Если попала на одежду, то не отстирается, впрочем, стирать никто и не пробует, сушат, чтобы продать.

Все-таки пару сотен за унцию…

…не тысячи – миллионы.

- Здоровый, - этот голос доносится отовсюду. – Уверены, что не очнется?

- Нет, господин, - язык мне не знаком. – Зверь одурманен. Наши женщины знают свое дело.

…они останутся тут, в пещере, жертвой и платой за зверя, который нужен… для чего?

- Плохо, что именно он. Патриция расстроится.

- Вы много свободы даете своим женщинам. Женщина должна знать свое место. Иначе начнет много думать. Когда женщины думают, они перестают слушаться.